Александр Кучаев - За мертвой чертой

Трудовому люду уже не было необходимости вставать к кухонной плите и готовить те или иные блюда – необходимые яства высокого качества предоставляла упомянутая служба. Вероятно, я и ошибаюсь, но мне стало казаться, что по окончании рабочего дня Ольмаполь за считанные минуты превращался в город сплошного веселья, танцев и карнавала.

Употреблялись и алкогольные напитки, но, как правило, с невысоким содержанием градусов и в довольно умеренных количествах. Людям уже ни к чему было подхлёстывать себя спиртным – им и так было хорошо и вольготно.

Да и как не веселиться, когда рабочий день сократился до тридцати часов в неделю, так что наутро отлично отдохнувшие люди прямо-таки горели желанием попасть на службу и производство, чтобы своим трудом возблагодарить город за комфортабельность проживания.

Неуклонно повышался уровень благосостояния. Продолжительность жизни… Что об этом говорить, когда в каждой квартире стояли бурцевские капсулы и можно было продлевать своё бытие чуть ли не бесконечно долгое время. Умирал лишь тот, кто хотел умереть, но таких были единицы. Ну и хоть и редко, всё-таки происходили несчастные случаи с тяжёлыми последствиями, когда оживлять было уже некого.

Город действительно рос не по дням, а по часам и спустя шесть лет после нашего заточения на острове насчитывал – надо же! – свыше пяти миллионов человек, в немалой степени из-за увеличения рождаемости. Большинство семей обзаводились тремя, четырьмя, а то и пятью детишками, и даже до десяти.

Местное самоуправление оказывало возрастающим семьям немыслимую по прежним меркам поддержку. Все расходы на ребёнка оно полностью брало на себя и предоставляло дома и квартиры за десятую часть стоимости. Матери-одиночки находились на полном содержании и жильём обеспечивались бесплатно. Иметь много детей стало выгодно.

Молодые девушки, те самые, которым совсем ещё в недавние времена жизнь сулила одну единственную дорогу сквозь розы и тернии самой древней профессии, теперь с удовольствием рожали и воспитывали детишек. В этом и заключалась их работа, весьма неплохо оплачиваемая и небесполезная Ольмаполю.

Но главный прирост населения, безусловно, происходил за счёт притока со стороны. Прослышав про городок на Ольме, народ повалил в него и с запада, и востока России. Многими тысячами приезжали даже из Москвы, на постоянное жительство, потому, что здесь стало красивее и благополучней жить и в полной мере можно было проявлять свой творческий потенциал.

«Понаехали тут», – с некоторым оттенком шутливости начали приговаривать местные аборигены.

Приток шёл как из ближнего, так и дальнего зарубежья. Опять начали ехать немцы – как при Екатерине Великой.

Интерес к Ольмаполю проявляли даже потомки российских эмигрантов первой волны. Словом, город становился интернациональным, и по улицам его теперь прогуливались выходцы как из Азии, так и Африки, и Америки. Как когда-то в Северных Соединённых Штатах. При великом переселении народов через океан.

– Что вы думаете обо всём этом? – спросил я как-то сокамерника.

– Думаю, что мы с вами, Аркадий, просто нажали на спусковой механизм, – ответил он, – который в течение многих лет был застопорен бездарностью и беспомощностью существовавших властей. Открылись шлюзы экономической и творческой свободы, и теперь их невозможно затворить. И незачем. Ольмаполь и впредь будет идти вперёд семимильными шагами. А за ним пойдёт и вся Россия. Он стал для неё источником вдохновения. Впервые за тысячелетнюю историю у страны забрезжила возможность полностью раскрыть свой потенциал, когда не будет предела творческому размаху и духовному подъёму её народа. Ростки этого размаха и подъёма уже пошли по всей нашей области. Евстафьев теперь не жалеет, что немножко попридержал санкции против нас. Область стала крупнейшим донором страны. Выиграл и вдохновился и лично сам губернатор. Не случайно его избрали уже на третий срок. Даже непримиримая до того оппозиция не возражала против его выдвижения.

– Так почему мы сидим здесь? Разве нельзя было засчитать нам кое-какие заслуги?

– А зачем их засчитывать и какая кому от этого выгода? В данном случае мы просто мавры, сделавшие своё дело. Мы с вами, Аркадий, отработанный материал. Власть цинична – и ей на нас наплевать. Плюс ко всему, фактом нашей посадки она сделала вид, что начала бороться с нарушением прав человека в России и записала это в свой актив. Тем более, что для неё мы чуждые элементы, и ей легко было учинить расправу над нами. Но сидим мы не только поэтому…

– Ладно, пусть мы отработанный материал. А вы обратили внимание, – сказал я, меняя направление разговора, – что на жительство в Ольмаполь допускают не кого попало, я имею в виду людей из зарубежья, а только учёных и высококлассных специалистов, как рабочих, так и получивших вузовское образование?

– Артюшин, на мой взгляд, проводит правильную кадровую политику. Готовит и своих спецов, и привлекает со стороны. Самая же простая обслуга преимущественно приезжает только из пределов России. То есть те люди, которым проще и быстрее адаптироваться в новых условиях и с которыми меньше проблем. И заметь, у всей этой обслуги тоже очень даже неплохая зарплата – у каждой семьи есть возможность, располагая всеми благами цивилизации, завести детей, вырастить их полностью здоровыми и дать им отличное образование.

– Обидно, что мы здесь – в камере, а не там – на свободе, – сказал я, вспомнив о своей Зинаиде Петровне. – Почему бы правоохранительной системе всё же не отпустить нас? Мы же не социально-опасные элементы и не представляем никакой угрозы обществу.

– Ты знал, на что шёл, когда согласился сотрудничать с испанцем, – с философским спокойствием ответил Черноусов. – Разве мы не понимали, что для нас обоих это реформаторство добром не кончится? Понимали. Ну а раз так, то остаётся только терпеть. Сидим же мы за решёткой большей частью для назидания. Чтобы другим неповадно было браться за дело, на которое нет санкции сверху.

Да, годы в заключении пролетают быстро, дни только тянутся до бесконечности. Чтобы хоть чем-то занять себя, помимо чтения, мы постоянно заводили разные тары-бары. Не единожды между нами возникали и разговоры на религиозные темы. Помню, как-то раз Виктор Алексеевич спросил меня:

– Все теологи, а за ними и остальные верующие говорят, что Бог один и ничего не делается без воли Его. Почему же Он создал, опять же по Своей воле, надо понимать, столько религий? Как ты полагаешь?

Я не знал, что сказать, и тогда он сам нашёл подходящий ответ, который устроил и меня тоже.