Татьяна Сапрыкина - Гедамбола

У подножия горы Климентин подхватил меня и поднял высоко в воздух. Волк остался стоять с задранной мордой, одинокий и облезлый. Как и в прошлый раз, очень быстро меня охватил лютый озноб. Казалось, я уже не чувствовала своего тела, я просто застыла, превратилась в камень. Я взяла с ветра слово отнести волка обратно, хотя бы немного поближе к его логову. Не думаю, что оба они были в восторге. Ветер стенал и ворчал, что отец его выпорет. У меня даже не было сил смеяться. Климентин поднял меня высоко, мы с ним оказались как раз над горным пиком.

– До чего же страшно, малышка, чуешь, я весь дрожу? Она же не станет вредить собственным деткам, верно? Как говорят, «Мать дитя не слопает, только пошлепает». А вот твоего отца я боюсь ужасно.

Я удивилась. Как можно бояться того, кто принимает роды у коров?

– Да, забыл сказать, бабушка передавала привет. Она просила надеть шарф – но теперь уже поздно об этом вспоминать, верно?

С этими словами он швырнул меня вниз, точно также как и тогда, на балкон, довольно небрежно. Я полетела вверх тормашками, а что еще оставалось? Навстречу любезно раскрыло объятия бескрайнее и прекрасное светлеющее небо с редкими проблесками последних звездочек у горизонта.

Было не похоже, что здесь, на горе, где повсюду безжалостными оскалами торчали одни лишь скалы, и кое-где в расщелинах лежал снег, хоть кто-то захочет меня пожалеть. Я-то, глупая, думала, Климентин осторожно опустит меня на самую нижнюю ветку клена, толстую и удобную, или что-нибудь еще в том же духе.

Вскоре мое падение замедлилось. Я бережно приземлилась, медленно и аккуратно, к изножию большого мшистого камня. Рассвет окрасил воздух в неясный, серый цвет. На камне, скрестив ноги, и вправду, сидела женщина в прозрачном платье небесного цвета. Ее силуэт казался застывшим. Длинные, густые золотистые волосы красиво развевались за спиной, и (быть может, это только казалось мне от испуга) растворялись в воздухе.

Я бодро вскочила на ноги, как будто меня ужалила змея. Женщина сидела спиной к своему королевству. С горы и вправду можно было отчетливо разглядеть бескрайнее море, уходящее за горизонт. А у подножия вилась спускающаяся к воде крохотная полоска огоньков.

– Здрасте, – я шмыгнула носом. – Пропустите меня, пожалуйста. Волк сказал…

– Не говори мне про волка, – нетерпеливо перебила женщина.

– Ладно, – замялась я. – Но я всего лишь хочу спуститься вниз.

Я указала на огни.

– Но почему? Там все чужое. Твой дом в другой стороне. Неужели ты не чувствуешь? Не уходи из дома.

Я посмотрела на свои ботинки. Старые добрые ботинки. Покрутила носом. Медленно начала закипать. И эта туда же.

– Мой дом? В нем никого нет, ни души. Что вы знаете о моем доме? Это пустой, холодный, мрачный каменный замок. Ничего больше.

Женщина вздохнула, глубоко и горько, как будто ей вот только что стало пугающе ясно, что и я явилась для того, чтобы умножить ее печали.

– Твоя бабушка, та, которой сейчас уже нет на свете, – задумчиво промолвила она, перебирая волосы тонкими бескровными пальцами, – просто перемудрила с вязанием. Но твой дом там. Ты должна вспомнить, кто ты такая. Распутать клубок. Найти правду. Убежать – не значит освободиться. Подумай, что я только что сказала!

– Мне все равно, – распсиховалась я и даже пнула камешек, он полетел с обрыва – я устала вспоминать. Распутывать. У меня ничего не вспоминается! Я хочу увидеть наконец нормальные лица, увидеть себя в зеркале!

– О мои бедные глупые дети! – воскликнула женщина.

Кажется, если бы она вскочила на ноги от возмущения, то задала бы мне трепку, как непослушному щенку, который сделал лужу на ковре, а ведь ему столько раз говорили, что надо проситься на улицу.

– И чего только они не натворят! Что ж… Но потом не жалуйся. Когда пойдешь обратно…

– Но я не пойду обратно!

– Когда пойдешь обратно, – с нажимом повторила женщина и нетерпеливо тряхнула головой, – пообещай мне одну вещь.

Глаза ее зажглись каким-то недобрым огоньком. Мне бы насторожиться, но я уже так сильно устала, что мне сделалось все равно.

– Да пожалуйста!

– Отдашь то, чего у тебя нет!

– Как можно отдать то, чего нет? – раздосадовано удивилась я.

Но загадочная хозяйка Гедамболы лишь продолжала молча разглядывать меня своими глубокими синими глазами. Можно было сказать, что ее взгляд был полон сочувствия. Или снисхождения. Я увидела там и великую, древнюю, как мир, печаль. Наверное, я разочаровала ее. Что ж. Если бы я была старше, я бы сказала, что так поступают все дети. Но тогда я этого не знала.

Поэтому очень быстро согласилась. Слишком быстро. Мне ничего не было жалко у себя за спиной. Я только мысленно попросила у отца прощения. Да и то, кажется, не черезчур усердствовала. Я ведь его и не знала почти. Даже не очень точно представляла, как он выглядит.

Ветер развернул меня лицом к морю. Его суровое дыхание было тяжелым и недобрым, ресницы покрыл иней. Кончики пальцев стало покалывать.

Вскоре я ощутила сильный толчок в спину. И покатилась с горы, будто мячик. Катилась и катилась кубарем по воздуху – понятно, хозяйка не собиралась особенно-то со мной нянчиться. Не хотела быть ласковой. С какой стати? Я же тоже, можно сказать, ее блудная дочь. Удираю из дома и все такое. Сама не ведая как, я пролетела сосновый бор у подножия горы и, опасно лавируя между янтарными стволами, скатилась с холма. Наконец-то сугроб.

Отплевываясь от снега, принялась осматриваться. Куда бы я ни попала, ясно одно – это зима. И вот что она такое – лед, холод, белизна. Кажется, я ударилась о камень. Голова немного кружилась. Еще мне показалось, что неподалеку в пролеске грузно осела на ветку большая серая сова – будто гору грязного тряпья швырнули с балкона.

Воздух был светлым, уже совсем расцвело. Огни поселка на берегу моря, у подножья горы, теперь сияли совсем близко. Я уже различала отдельные дома, в них окна, а в окнах яркий теплый свет. Кое-где он резко гас, словно задували огонь. Занималось утро. Возле домов в землю были врыты столбы. Я услышала отголоски людской речи, незнакомый шум, кто-то смеялся, кто-то кричал. Я заплакала. Мои руки совсем заледенели. В заплечный мешок набился снег. Я проползла немного, чтобы подняться, попыталась встать. И потерла сознание.

Итак, в моей заплечной сумке, кроме снега, за гору перевалили одеяло, детская книжка с картинками и запасные шерстяные носки. А также «Дети Гедамболы» и «Этикет Гедамболы». Я взяла эти две книги на всякий случай. Мало ли кто мог мне встретиться на пути? Ведь там были записаны имена всех знатных семей. Вдруг родственничек подвернется? Объяснит чего? Но, перелистывая, на страницах я встречала только незнакомую череду ничего не значащих слов. Наверняка, повествование заканчивалось задолго до рождения моих родителей, она была старая, хотя читали ее явно нечасто. Быть может, моя недобрая бабушка использовала ее, когда делала вышивку? Запомнить имена было невозможно. Ни одно из них ничего мне не говорило. Я надеялась, что с помощью этой книги смогу рассказать, кто я, если понадобится. Но сейчас я уже ни в чем не была уверена, честно сказать. Кто я? Как меня зовут на самом деле? Жужа? Это правда мое настоящее имя?