Ксения Медведевич - Кладезь бездны

– Из старой Нисы, – усмехнулся Тахир, подцепил из плошки и бросил в рот пригоршню сушеного гороха.

Прожевав, пояснил:

– Бабка пережила осаду и штурм города. Одна из семьи. Выползла из города по водяным трубам. В поля. Там ее поймали работорговцы. Дед рассказывал, что купил ее маленькой девочкой. Она долго не разговаривала, все думали, немая. Но потом разговорилась, конечно. А про Нису рассказала только пару лет назад. Долго не решалась пуститься в воспоминания, почти шестьдесят годков…

– Понятно, – пробормотал Абу аль-Хайр. – Тогда ты все знаешь.

– Угу, – кивнул Тахир и закинул в рот еще горошин.

– В городе остались в живых только четыре семьи моих агентов, – потер лоб вазир барида. – Они показали пайцзу. Нет, вру. Не только они. Нерегиль почему-то приказал пощадить и отослать в Медину нескольких юношей приятной наружности. В какой-то дом в квартале аль-Барзахи. Приказал людям, которые должны были доставить подарок, выгнать из дома какого-то Лайса и передать троих невольников госпоже. Сказал: мол, пусть сама выбирает. Джунгары пригнали, конечно, не троих, а больше. А потом все веселились, отбирая из целой толпы троих… счастливцев, наверное… Даже не знаю, как их назвать.

В кувшинчике кончилось вино.

Абу аль-Хайр повертел стеклянный пузатый стаканчик – обычно из него пили чай – и сказал:

– Нерегиль велел передать, чтобы ты ждал его под Масабаданом.

Тахир глубоко вздохнул и протер кулаками запавшие, в красных прожилках глаза:

– Это правда, что двое сумеречных тварей, которых я приказал обезглавить, живы и рвут правоверных?

– Увы, но Всевышний попустил и это, о ибн аль-Хусайн.

– Всевышний много чего попустил в последнее время… – пробормотал парс, оглядываясь в поисках нового кувшина с вином.

– Не буду скрывать, – мрачно заметил вазир. – Меамори и Иэмаса бросали кости на то, кому достанется твое сердце, а кому печень.

– Мразь, – пробормотал Тахир, выуживая из-за подушек еще один запечатанный глиняный кувшин. – Все крови нашей не напьются, сволочи…

Абу аль-Хайр осуждающе покачал головой:

– Ты поддался гневу, о ибн аль-Хусайн. Их жизни были тебе не дозволены, зачем ты покусился на них?

Тахир хмыкнул, смерил вазира взглядом воспаленных, кровью налитых глаз – и вдруг рассмеялся:

– Да ты вовсе ничего не знаешь!

Абу аль-Хайр нахмурился и завозился на ковре. Парс отсмеялся и неожиданно мрачно проговорил:

– В ту… ночь… сумеречники как с цепи сорвались. Выли, голосили, заводили такие рулады, что кошки бы обзавидовались. И бросались на людей. Началось с того, что разорвали горло одному из наших. За что, никто так и не понял. Сумеречники верещали, что якобы кого-то мы бросили умирать на площади. Началась драка. Серьезная такая, со смертоубийствами. Им, похоже, все равно, кого рвать было, лишь бы кровь человеческая текла. Гулямчонка убили. Мальчишке десяти лет еще не было. А они – сердце выдрали. Слышь, Абу аль-Хайр, – тут Тахир наклонился через скатерть и блюда с пахлавой прямо к лицу вазира. – Ребенка убили. От груди одни ошметки остались. Кровавые…

Вазир сглотнул и отвел взгляд.

– Я сказал: наказание наложу по ихним сумеречным правилам. Казнят командиров, – жестко подвел итог Тахир, откидываясь на подушки. И добавил: – Или всех сумеречников пущу под нож. Они, кстати, не возражали. Оба – и Меамори, и Иэмаса – сдались без звука.

После этих слов оба долго молчали.

Потом Тахир шумно вздохнул, со скрежетом обнажил кинжал и, морщась и ругаясь сквозь зубы, принялся вскрывать сургучную пробку кувшина.

Булькнув в подставленный стаканчик и себе в пиалу, парс еще раз вздохнул – и снова опрокинул в себя густую малиновую влагу.

Вазир пригубил небольшим глотком.

– Я не могу идти к Масабадану, – вдруг сказал Тахир.

– Что? – опешил Абу аль-Хайр. – Да он тебя…

Парс безнадежно отмахнулся:

– Знаю. На требуху пустит.

– Но…

– Я все равно не жилец, – красные воспаленные глаза снова уставились Абу-аль-Хайру в переносицу.

Вино Тахира не брало: видимо, парс пил давно и не прекращая.

– А так… хоть дети жить будут…

Начальник тайной стражи наклонился и прищурился:

– Чего она хочет?

– Ведьма-то? – зло осклабился Тахир. – Ушрусанская злобная сука – да благословит Всевышний матушку эмира верующих! – велела мне сниматься с лагеря и, бросив обоз, маршем идти на столицу. То бишь на встречу с ней. Госпожа Мараджил желает встретить сына подарком в виде верного престолу парсидского войска.

– И отгородиться от Тарика рядами парсидских копий… – пробормотал Абу аль-Хайр.

Парс запрокинул кувшин и хлебнул прямо из горла. Малиновая густая жидкость потекла по подбородку и на роскошную ткань кафтана.

– Так-таки велела бросить обоз? – вдруг усмехнулся начальник тайной стражи.

Тахир хмыкнул и оторвался от посудины:

– Не весь, о Абу аль-Хайр. Невестку велела прихватить всенепременно. А остальных женщин приказала убить.

– Что?!

– Не сейчас. Чуть позже. И свалить все на принца Ибрахима и его родню. Мол, подослали убийц и весь харим солнцеликого нашего властителя порешили. Одна госпожа Нум спаслась, и то, потому что ехала, терпя неудобства, с главными силами.

– Она что, рехнулась?!

– Она Джамилю мою с дочкой и младенчиком у себя в горах держит, – призрачным голосом отозвался парс. – Слышишь меня, Абу аль-Хайр? Джамиля моя и детишки где-то в Ушрусане в подвале сидят.

И поднял перекошенное, с капающим красным подбородком лицо:

– Так что я велел госпоже Нум снаряжаться в дорогу, о Абу аль-Хайр… А что я могу? Что я могу сделать, а?!

И Тахир обреченно обхватил руками голову.

– Похоже, ты оказался между двумя драконами, о ибн аль-Хусайн, – задумчиво проговорил начальник тайной стражи и отставил стаканчик.

– Драконами… – покивал парс. – Это ты правильно сказал, о ибн Сакиб. Драконами. Нелюдями. Нельзя так, где же небесная справедливость… Одна у меня надежда: встретившись, нерегиль и эта страшная демоница друг друга поубивают…

– Зря надеешься, – усмехнулся Абу аль-Хайр. – Эмир верующих запретил Тарику покушаться на жизнь своей досточтимой матушки.

Парс в сердцах плюнул и снова налил в пиалу.

Вазир пощипал кончик бороды и улыбнулся:

– Но я знаю, как тебе помочь, о Тахир.

Тот отмахнулся:

– Как? Что ты хочешь сделать, о ибн Сакиб?

– Убить дракона.

Тахир поперхнулся вином.

– Клянусь Всевышним, я повыбиваю ядовитые зубы обеим гадинам. Клянусь всеми именами силы Господа Миров – я этого так не оставлю… – зашипел вазир и сжал кулаки.

Парс вытащил из рукава платок, обтер им подбородок и тихо сказал:

– Верни мне мою семью, о ибн Сакиб. И я буду за тебя жертвой в жизни этой и в будущей.