Ксения Медведевич - Кладезь бездны

– Хорошо, – улыбнулся Абу аль-Хайр. – Это проще простого.

Тахир непонимающе помигал.

– Хусайн! – рявкнул вазир барида.

Блестя маленькими глазками и шевеля сомиными усами, в шатер тут же пролез шамахинец.

– Что угодно господину? – умильно улыбаясь, проговорил он.

– Напишешь и отправишь с голубем письмо командиру гарнизона в Лахоре!

И пояснил внимательно слушающему парсу:

– Это селение, в котором живут старейшины рода госпожи Мараджил. И, одновременно, большая крепость. Отдай приказ найти похищенную наложницу и детей почтеннейшего Тахира ибн аль-Хусайна. Пусть задействует отряд прикрытия из сумеречников и вытащит этих несчастных. Население аула, в котором их держали, перебить. Полностью.

– Они будут мстить… – побледнел парс.

О кровной мести ушрусанцев ходили легенды самого мрачного свойства.

– У тебя найдутся четыре листа бумаги мансури? – улыбнулся Абу аль-Хайр.

– Это которые самые большие?

– Да, – покивал вазир барида. – Как ты думаешь, сколько имен может поместиться на таком листе?

– Д-даже не знаю… – растерянно отозвался Тахир.

– Убористым почерком – до ста, – отозвался Абу аль-Хайр и налил себе в стаканчик. – Хусайн!

– Да, мой господин!

– На каждом из листов напишешь имена всех членов лахорского тейпа. Всех, до последнего младенца. Ну и имена страрейшин напишешь, конечно. Пусть командир гарнизона покажет исписанные листы почтенным старцам. И предупредит, что если кто-то завякает про кровную месть, люди, имена которых записаны на этой красивой дорогой бумаге, пойдут под нож. Все. Причем в течение одной ночи. Я думаю, солдаты гарнизона будут обрадованы этой новостью и с удовольствием выполнят приказ. Вот язык, на котором следует говорить с ушрусанцами, – ибо иного они не понимают…

– Это точно, господин, – радостно осклабился шамахинец. – Воистину мудрое решение!

– Вот и все, о ибн аль-Хусайн, – улыбнулся вазир барида и отхлебнул из стаканчика с удовлетворенной улыбкой. – Скоро твоя семья будет с тобой.

Скаля желтые зубы, шамахинец заахал:

– Воистину, как говорят у нас в городе, господин обладает мудростью и хитростью дракона!

Абу аль-Хайр фыркнул и отмахнулся: мол, будет тебе льстить.

Тахир сглотнул, молча кивнул и тоже выпил.

– И да, – взмахнул рукой вазир барида. – Зачем тебе идти к Масабадану? Тебе нужно приехать и засвидетельствовать свою верность эмиру верующих – дабы над тобой простерлась рука его благоволения и защиты. К тому же, и тебе, и мне есть что ему рассказать… Тогда госпоже Мараджил станет не до нишапурского джунда. Правда, Тахир?

Парс снова сглотнул, но возражать не стал.

Окрестности Ракки, две недели спустя

Гнилостный запах тины смешивался с дымом очага и вонью отбросов. Закатное солнце косо било сквозь верхушки деревьев, верховой ветер гонял рябь над водоворотами громадной реки. Тиджр располосовывали отмели и длинные ленты намытых течением островов. Веер нестерпимо ярких лучей рассеивался в вершинах тополиной рощи на длинной травянистой косе, далеко врезавшейся в широкую медленную реку. Солнце ярко ходило бликами в заводи, темнели гривки травы и плавающие пятна водорослей, далеко-далеко на идущей рябью воде качался черный треугольник паруса.

С порывом ветра замотались ветви в роще, купы деревьев заходили ходуном. Сзади, во дворе, с новой силой заорали дети – теперь они гонялись друг за другом. Аббас, Марван и трое хозяйских: две девочки в нестираных рубашонках и такой же голозадый мальчишка лет четырех. Мальчишка ревел, потому что никого не мог догнать, и кидался во всех кусками навоза. С тахты под навесом визгливо заорала Арва: она кормила грудью, и младенец в ответ на общие вопли тоже зашелся в плаче.

Иорвет сделал еще один шаг в высокой, мокрой от росы траве.

– Вы видите то же, что и я, Иорвет-сама? – тихо спросил аураннец.

Некоторое время сумеречники молча смотрели в сторону треплющихся под ветром тополей на травяной косе.

– Да, Янаи, – наконец ответил Иорвет. – Ты прав. Это не бревно.

– У бревна не бывает глаз, – очень тихо отозвался аураннец. – Но что же это может быть, господин? Я никогда не видел прежде существа, внешне походящего на ящерицу, но не имеющего отчетливого облика для второго зрения…

Желто-серые глаза лаонца с мгновение созерцали нечто недоступное – и сморгнули:

– Мой страх. И моя смерть.

– Хе-хе-хе… – Хихиканье донеслось почему-то раньше сопровождавшего Фазлуи душка, в котором запах старости причудливо смешивался с ханаттийскими притираниями.

Сабеец нарочито медленно подковылял к сумеречникам. И тоже покивал в сторону рощи:

– Хе-хе-хе… Твоя, не твоя… Смерть, желтоглазик, смерть…

– Что это? – резко спросил Янаи и положил руку на рукоять меча.

– Аждахак, – вздохнул Фазлуи. – Змей Рустама.

Иорвет по-совиному медленно смежил веки и кивнул в знак согласия.

– Южный дракон… Скверно… – пробормотал аураннец. – Разве эти демоны не выглядят как большие ящерицы и в призрачном мире?

– Не все и не всегда, – хмыкнул старик. – А этот еще и оголодал, вот и истончился до бурой кляксы. Глупца-мужеложца, знать, ненадолго хватило…

Оба сумеречника покосились на мага и насторожили уши. Янаи мягко проговорил:

– Он идет за нами уже давно. Почему?

– Хочет получить облик, – с хихиканьем отозвался сабеец. – И покушать.

– Почему он идет именно за нами?

– А за кем же ему идти? – Маг потер сухонькие пятнистые ладошки. – Госпожа скормила ему халифенка, он и тянется за ней из водички…

– Как она это сделала? – резко спросил Иорвет.

– Как? – Сабеец пожал плечами под драным халатом. – Как все делают, так и она сделала. Ногти и обрезки волос зашили в куклу и проткнули драконьим зубом. Аждахак притащился за аль-Амином с самого юга, позорника цапнул и теперь вот ползает тут беспризорно, змеечек наш всеми покинутый, хи-хи-хи…

– Куклу сожгли? – сквозь зубы процедил Янаи.

– К-какая разница, – зашипел в ответ лаонец. – Дракон помнит ведьму. И идет – по кровавым следам…

– Невинная кровь, – сладострастно зачмокал провалившимися губами старик. – Невинная кровь течет за нашей госпожой, змеёчку нра-аавится… Ждет утречка наш змеёчек… чтобы напасть на неосторожных, не ждущих опасности, хи-хи-хи… А госпожа наша крайне неосторожна в последнее время, крайне… Не слушает старого Фазлуи, совсем не слушает, слишком, знать, кружит ей голову запах крови и власти…

И сабеец оскалил десны с гнилыми пеньками зубов:

– Аждахак как раз такое любит. И ждет, когда госпожа отдаст приказ, который нельзя отдавать безнаказанно. И останется беззащитной, хи-хи-хи…

Сумеречники переглянулись.