Ксения Медведевич - Кладезь бездны

Ситт-Зубейда отодвинула бестолковую мединку в сторону.

Мансур молча передал ей кинжал, оставшись с кухонным ножом. Они в четыре руки принялись освобождать спутанного Иорвета.

– Иди к ребенку, покорми его.

Рев нарастал, и Арва, хоть и не могла его слышать, вся дрожала.

– Иди покорми ребенка, бестолочь, – раздраженно повторила Ситт-Зубейда.

Крики на берегу гасли – и вдруг взметнулись с новой силой. Над приоткрытыми воротами и оградой ярко полыхнуло. Арва тоненько взвыла и упятилась в дом.

От реки донесся явственный запах горелого мяса.

В комнатах послышались причитания женщин:

– Всевышни-иииииий! Ты оставил нас, ооооо!..

Лаонец застонал, уселся поудобнее и принялся разминать запястья.

– Что за уговор ты заключил с этим язычником? – мрачно поинтересовалась Ситт-Зубейда, отбрасывая в сторону обрывки веревок.

– Поменяться, – сквозь зубы процедил лаонец. – Он выпускает из перстня своего марида, я отдаю Силу. Он чуть не выдоил меня вконец, подлый старый хорек…

– Что творится на берегу? – хмуро спросила Ситт-Зубейда.

Зарево медленно затухало, набухая дымной тучей.

– Марид подрался с аждахаком, – слабым голосом пояснил Якзан и чихнул. – И, естественно, победил.

– Откуда там взялся аждахак, во имя Милостивого?

– Из реки…

– Что?! А где Мараджил и ее воины?

Лаонец поднял на нее большие желтые глаза. Ситт-Зубейда сглотнула.

Якзан слабо улыбнулся:

– Змей шел за ней давно. Теперь настал его час. Нельзя нарушать законы гостеприимства, нельзя убивать тех, с кем делил хлеб, воду и огонь. А госпожа Мараджил велела убить семью рыбака. Не стоило ей отдавать этот приказ, она осталась беззащитной перед змеем, и змей этим воспользовался. Иногда возмездие настигает вас, смертных, еще в этой жизни…

Ситт-Зубейда молча поднялась и пошла к воротам, не обращая внимания на жалобные вскрики детей и старой Зайнаб.

И что же она увидела…

Над местом, где глаза привычно находили деревянные мостки, клубился дым. Мостки выгорели дотла, словно сухой камыш в поле.

Осознав, что торчащие повсюду из земли черные обрубки – это не корни и не стебли травы, Ситт-Зубейда перегнулась и извергла из себя съеденное.

Занавесив рукавом абайи нос и рот, она поплелась обратно. Во рту смердил вкус желчи и рвоты. Вонь горелой человеческой плоти пропитала кожу, одежду и волосы. Из глаз, оказывается, текли слезы.

Якзан сидел на ступеньках крыльца, все так же растирая кроваво-фиолетовые запястья. Ситт-Зубейда села рядом и запустила пальцы в волосы: оказывается, она выбежала за ворота без покрывала.

– Где семья рыбака?.. На острове? – вдруг поинтересовалась Зубейда.

Лаонец молча покивал мокрой облипшей головой.

– Куда же нам теперь идти… – подивилась в смрадный воздух она.

– Навстречу халифу, – устало отозвался Якзан.

– Но… путь лежит мимо столицы… Там же Ибрахим?

– Ненадолго, – отмахнулся ладонью сумеречник и поплелся к колодцу – напиться.

– Где Фазлуи?

Якзан равнодушно отмахнулся: какая, мол, разница, мы его больше не встретим.

– А что ты видишь в будущем? – с дрожью в голосе спросила Ситт-Зубейда.

– Оно еще не определено, – мрачно ответил лаонец и отвернулся.

Бормоча под нос и хихикая, Фазлуи пробирался среди огромного, в два человеческих роста, камыша. Метелки на верхушках тростин шелестели под ветром, словно разговаривали о бегущем у самых корней смертном.

Наконец, сабеец замедлил шаг, огляделся, подержался за грудь – старость, старость, – и присел на корточки отдышаться.

Подуспокоившись, старый маг усмехнулся, стряхнул с плеча сумку и выудил запечатанный кувшинчик. А следом – зачем-то – зеркальце. Вскрыв посудинку, Фазлуи опрокинул в нее содержимое стеклянной колбы. Внутри зашипело, зашкворчало – и сабеец расплылся в довольной улыбке. Осторожно взболтал получившуюся жидкость, глубоко вздохнул – и опрокинул в себя. Зажав рот руками, упал ничком, замолотил по земле грязными ступнями. Потом затих. Надолго.

А затем дрожащими руками, почему-то не открывая глаз, на ощупь обхватил и поднял к лицу зеркальце.

И посмотрел туда.

В тусклом металлическом диске отражалось лицо молодого мужчины с черной короткой бородой и черными же курчавыми волосами. Фазлуи поднял к глазам ладонь. На руке его больше не было морщин и пигментных пятен. Сабеец пощупал густые жесткие волосы на макушке и заплакал крупными слезами радости и разрешения от страха смерти:

– О Син! О бог звезд, владыка судьбы! Хвала тебе, о Син! Я снова молод…

Он поднялся и разогнулся, как некогда в молодости: тело беспрекословно слушалось острого, более не замутненного старостью разума. Горячая бодрость, мощный кровоток чувствовались, как всплеск удовольствия и счастья, – такие обычно приходят после выкуривания кальяна с отборным гашишем.

Все еще всхлипывая и вытирая текущие слезами глаза, Фазлуи навьючил на себя ставшую легкой сумку.

На шорох, донесшийся со спины, он не обернулся.

А зря.

Между толстых, членистых стеблей протек светлый дымок и склубился в тучку прямо за затылком мага. Обладающий вторым зрением смертный или сумеречник увидели бы, как марид злорадно скалится, – огневушки брезговали человеческим обликом и даже в призрачном мире предпочитали видеться язычком чистого пламени. Но сейчас Яман торжествовал пьяную, нежданную свободу, наслаждался близостью мести – и представал второму зрению одной большой, зубастою пастью. Без глаз. Без носа. Без дыхания.

Только пастью.

В предвкушении обладания желанной для всякого алхимика субстанцией маг забыл об одной важной вещи. Отпуская Ямана на свободу, он запамятовал взять с джинна обещание не вредить бывшему хозяину.

Своего господина марид ненавидел настолько сильно, что не стал даже размениваться на мучительное убийство. Он просто разинулся пошире – и клацнул зубами на уровне плеч.

Голова сабейца вспыхнула – разом и быстро. Человек даже не успел крикнуть, задохнувшись в мгновенном адском жаре.

Тело некоторое время удерживалось на ногах, а потом упало назвничь, плашмя. Халат начал тлеть на плечах, но так и не занялся. Опрокинувшись во влажную, с отпечатками следов-лужиц грязь, черный прогоревший череп скалился в небо закопчеными ровными зубами. В судорожно сжавшихся пальцах все еще блестело зеркальце.

Марид удовлетворенно заглянул в провалы выжженных глаз, ярко вспыхнул радостью – и улетучился прочь.

Где-то неподалеку послышался короткий лай лисицы. Звери чувствовали запах смерти и не собирались уступать муравьям и коршунам добычу.

Диар-Бекр, лагерь войск Тарика

Под деревянным полом террасы качалась вода, с шумом поплескивала о сваи. От мутного, заросшего водорослями ложа реки поднимался густой запах тины.