Ксения Медведевич - Кладезь бездны

– Еще соломы!..

– Марваз, Марваз! – тихо позвали с земли.

Каид охнул и чуть не стукнул себя по лбу – он совсем позабыл про Халида.

Васитец, кстати, гляделся неважно: белый, как ихрам, весь лоб в бисеринах пота. И за живот держится, губы кусает и морщится.

– Чего это с тобой, брат? – испугался Марваз.

– Да уже легче, – покивал тот бесцветным лицом. – Живот прихватило, думал, помру, орал тебе, ты меня волок, не слышал…

– А сейчас? – еще больше испугался ятрибец.

– А сейчас вроде отпустило… – вздохнул Халид.

И вдруг разрыдался:

– У меня жена была! Дети! На моих глазах! В такой ров! Всех с вилаята согнали, велели копать! – Васитец зашелся во всхлипываниях.

Потом продышался и застонал:

– А я, выходит, сам им яму вырыл! Целый день копали! Сын мне помогал!

И завыл, вцепившись руками в волосы:

– На моих глазах! По горлу ножом! Всех! Всех!..

На плечо Марвазу легла легкая, но цепкая рука. Сумеречный голос звякнул:

– Уведи его отсюда, каид. Этот человек уже достаточно повидал.

Марваз посмотрел на резво таскающих к воротам солому джунгар и кивнул.

Степняки деловито раскладывали костры и подносили связки факелов.

– Уведи его далеко, – проговорил лаонец.

Желтые совиные глаза смотрели совершенно спокойно.

Небо уже погасло. В вилаяте тоже все прогорело – хотя особенно долго полыхало вокруг базарной площади. Черный остов башни страшно торчал над пожарищем, даже клубы дыма не могли его закрыть.

До лагеря дошли быстро, но лагерь – он же совсем близко. Когда аталайю подожгли и в ней закричали, услышала вся округа. Халид заволновался – и его снова скрутило.

Лекарь-харранец невозмутимо свернул полотенце и закрыл сундучок со снадобьями. Потом так же невозмутимо сунул жгут из ткани васитцу в рот – чтобы тот кусал и не орал слишком сильно. Видно, живот у бедняги разболелся не на шутку.

Потом кивнул приятелям: отойдем, мол, подальше от несчастного страждущего, чтоб не мешать ему разговором.

– Говорите, почтеннейший, его отпустило незадолго перед этим? – поинтересовался лекарь у Марваза.

Каид видел, как харранец щупал Халиду живот – пальцы как в камень упирались, всю брюшину свело.

– Да, – покивал каид. – И живот был мягкий. А сейчас…

Хунайн с Рафиком тоже покивали – они васитцу по очереди живот щупали, радуясь, что все обошлось.

Лекарь молча протянул каиду бумажный сверток:

– Вот. Это все, чем я могу помочь.

– Что это? – удивился Марваз.

– Пузырек. С соком белены.

– Что?!

Харранец бесстрастно смотрел каиду в глаза:

– Он провел несколько лет в рабстве?

– Да, и что?

– Видимо, голодал. Потому что нажил язву в желудке. А сегодня эту язву прорвало. Содержимое кишок сейчас плещется у бедняги в животе. Я ничем не могу помочь, но оставить человека медленно умирать в муках не позволяет совесть.

Коричневый бумажный сверток раздвоился у Марваза в глазах.

Хунайн тихо спросил:

– В воде развести?

– Да, – кивнул лекарь.

– Сколько?..

Куфанец не договорил, но все было ясно. Сколько будет умирать.

– Недолго. Он начнет бредить. Потом остановится дыхание. Другой травы, способной быстро похитить жизнь, у меня с собой нет.

Рафик, странно смаргивая, передал ученику лекаря мешочек с рисом: денег же не выдали, приходилось расплачиваться припасами. И вот еще мулов потеряли, с поклажей… Марваз потряс головой, прогоняя глупые мысли, и снова посмотрел на сверток у себя на ладони. Лекарь поклонился и пошел прочь.

Халид застонал сквозь полотенце во рту.

Куфанец молча подошел и взял с раскрытой ладони каида невесомый пакетик.

Хаза, пять дней спустя

У забросанной свежей землей оросительной канавы их встретила женщина – всклокоченная, в драной рубашке. Она пошатывалась, бродила вдоль влажной полосы чернозема и звонила в колокольчик.

Ветер рвал с шестов ленты, перечеркнутые камышинкой плетенки-веночки бешено крутились в сером, набухающем дымом воздухе.

По дороге гулял пыльный смерч, крутились соломины и сухие пальмовые листья.

Безумица улыбалась своим мыслям и раскачивала колокольчик над ухом, радостно слушая тонкие, тихие звоны.

Послышались мяукающие крики аураннцев: эскадрон шел походным строем, похоже, в вилаяте конники останавливаться не собирались. Да и что там искать – дома стояли пустые, кругом ни души. Живой души, в смысле. Только пара трупов на улице.

Гвардейцы рысили мимо, Марваз провожал их взглядом: рожки перьев на шлемах одинаково приподнимались, взблескивало начищенное оружие.

Тяжелый выдался переход, куда же несутся?..

Задумавшись, каид едва не пропустил важное: один из рысивших мимо сумеречников вдруг поддал кобыле каблуками и послал ее в сторону – прямо к чумазой сумасшедшей. Перехватив в руке дротик, самийа примерился к удару.

– Нет, во имя Милостивого! – крикнул Марваз, бросаясь к несчастной.

Сумеречник скривил бледные, синюшные губы и вскинул дротик острием вверх, заворачивая кобылу обратно.

– Зачем?! – не выдержав, заорал каид. – Зачем убивать сумасшедшую?!

Аураннец крутанулся, лошадь невольно вскинула голову, храпнула.

– Потому что этого не делаете вы, люди, – процедил самийа, сдерживая напирающую конягу.

– Оставь ее в покое! – Марваз на всякий случай закрыл собой изучающую очередную мелодию безумицу.

– Откуда ты знаешь, чего она хочет, – скривился синюшный. – В этой яме лежат все ее близкие. Она хочет уйти к ним. Отойди!

Каид оглянулся на женщину. Та опустила колокольчик и совершенно осмысленно улыбнулась вертящемуся на храпящей кобыле сумеречнику. Тот улыбнулся в ответ, размахнулся и всадил ей дротик точно в грудь. Сумасшедшая взмахнула рваными рукавами и упала навзничь без звука. Колокольчик звякнул и затих в траве. Древко покачалось в короткой агонии и застыло без движения.

Аураннец подъехал, наклонился, с силой дернул обратно, приподнимая обмякшее тело.

– В Хазе пусто, – мрачно проговорил Марваз. – Сбежали, сукины дети…

Самийа стряхнул труп с дротика и прищурился на горизонт:

– Не сбегут. Мы найдем и убьем их.

И с ходу принял в галоп, догоняя колонну.

Каид отплевался от полетевшего из-под копыт песка и оглянулся на занимающееся над вилаятом зарево пожара. Поле заволакивалось темным, пахнущим сажей дымом. В широко открытых глазах женщины с окровавленной развороченной грудью отражалось пасмурное небо.

Марваз пробормотал:

– Скорей бы уж в бой…

Говорили, что в карматской столице собралась нечисть и мерзость со всей аль-Ахсы. Но каида даже это уже не пугало. До Хаджара оставалось пять дневных переходов.

Предместье Хаджара, пять дней спустя