Ксения Медведевич - Кладезь бездны

– Вот купчая на невольников! Мне их продали люди из Басры! Я заплатил налог, я заплатил десятину закята! – сердито кричал упитанный мужчина, потрясая ворохом бумаг.

Законопослушный владелец садового инвентаря и рабочей скотины, похоже, тоже ни разу не ходил в поле и не брал в руки ни серпа, ни мотыги.

– Я поклянусь на Книге!

Кади переглядывался с седовласым старцем в серебряной шапочке законника. Факих затряс головой, и медные подвески шапочки зазвенели:

– Воистину, сие дело представляется очевидным! Сделка совершена законно, и мы не можем расторгнуть договор, заключенный согласно шарийа верующим ашшаритом!

Вокруг загомонили с новой силой.

Хунайн припомнил аромат сада. И шаркающие, звякающие шаги. Сколько людей в том сарае? Сорок душ, не меньше. А может, и больше. Они ж не сразу к дорожке подошли, не всех увидели. А усадьба немаленькая, рабочих рук требуется много. В одном саду три водяных колеса…

Куфанец прикрыл глаза – и сделал шаг вперед, в освещенный факелами круг:

– Я выкупаю этого человека!

Хунайн ткнул пальцем в ближайшего к нему несчастного – тот даже не обернулся в его сторону, продолжая смотреть перед собой с бесконечной, тупой усталостью жвачного животного.

В общем гаме Хунайна не услышали. Тогда он поднял руки и заорал что есть мочи:

– Я выкупаю этого человека, о правоверные!

Куфанец вытащил из-за пояса кошелек с двадцатью дирхемами – все, что осталось от жалованья. Подошел к упитанному владельцу райской делянки и кинул тому под ноги:

– Вот, забирай.

Тот непонимающе вытаращился. Ну, хоть торговаться не стал. Кади заерзал на молитвенном коврике:

– Вам, уважаемый, выписать купчую? Или вы предпочтете отпустить этого человека на волю?

Хунайн ответил ему взглядом. Судья смешался и отвел глаза.

– Отковывайте вот этого, с краю, – вдруг потеряв запал ярости, пробормотал куфанец.

Они выплелись из ставки уже вчетвером – пустоглазый человек шел за ними, как голодная собака.

– Куда теперь? – пробормотал Рафик. – В шайтанскую усадьбу не пойду. Я лучше в канаве на ночь устроюсь.

А Марваз вдруг вздохнул и вытащил из рукава свой платок с деньгами:

– На.

И протянул худому человеку с полосатой спиной.

Рафик покачал головой и сделал то же самое:

– Держи.

Стеклянные глаза вдруг сморгнули – и открылись совсем осмысленными. Полными боли. И стыда.

Человек упал на колени, прижал к впалой груди свертки с деньгами и зарыдал:

– Меня зовут Халид! Халид! Меня зовут Халид! Меня зовут Халид! Халид!

– Иди с миром, Халид, – тихо сказал куфанец. – Ты свободен.

Повернулся к всхлипывающему человеку спиной и пошел прочь, в темноту.

На ночлег они устроились и вправду в канаве. Точнее, рядом с канавой, в густом ивняке по соседству с джунгарским лагерем. Степняки, видно, брезговали разбредаться по усадьбам и встали, как привыкли, на открытом месте.

Разложив поклажу и расстелив коврики, все трое растянулись на земле и уставились в высокое черное небо.

– Я вот всё думаю… – начал было Рафик.

И осекся. Все трое «всё думали». И ничего не могли придумать. Деньги кончились. Следующая выплата – через две недели. У хозяина усадьбы тоже наверняка все в порядке с документами и купчими на рабов. И с выплатой закята тоже.

– Паршиво-то как, – подвел итог невысказанным мыслям Рафик.

– Погоди, – пробормотал Марваз. – Чует мое сердце, это только начало…

После такого обнадеживающего напутствия все трое вздохнули, накрылись одеялами – и захрапели.

Ночь внимательно смотрела на них с черного неба, изредка смигивая звездами.

Аскар, два дня спустя

Наблюдая, как снуют и подтаскивают припасы местные, Марваз недовольно морщился. Вид сытых, лоснящихся морд райских насельников приглашал его к кулачной драке. Но какой смысл в драке? Какой вообще смысл в этом походе, если мы… Тут Марваз спохватывался и прекращал думать крамольные мысли.

Собственно, врагов нигде не наблюдалось. Карматы как в воздухе растаяли. Армия халифа беспрепятственно продвигалась к столице аль-Ахсы, укрепленному городу Хаджар – вроде как туда стягивались вражеские силы.

А в каждом вилаяте их встречало ровно одно и то же: улыбчивые лица местных, прославляющих Всевышнего и эмира верующих.

И пустые глаза рабов, подносивших мешки с припасами.

По войску пустили приказ не задираться с мирными жителями. Впрочем, желающим выкупить единоверцев из тяжкого рабства тоже не препятствовали. Говорили, что в Хамаде эмир верующих пожертвовал на освобождение девяти несчастных.

Оставив каида Хунайна надзирать за сбором продовольствия, Марваз поплелся прочь – и тут же вышел на площаденку, на которой скрипел оглоблями громадный ворот. Да и нория, которую он приводил в движение, оказалась ему впору – здоровенная, в три человеческих роста. Черпаки водяного колеса сочно шлепали по поверхности водоема, мерно выплескивая влагу в глубокий желоб.

Оглобли ворота вертел старик на пару с осликом.

Невольник с усилием налегал на бревно, со звяканьем подволакивая прикованную ногу. Марваз сжал зубы: да что ж такое… Куда ни пойдешь – везде то же самое!

Каид вгляделся в равнодушное лицо старого раба и вздрогнул: знакомые черты! Несомненно, перед ним Ваддах, сосед-переписчик, пропавший пять лет назад после карматского налета! Правда, соседу в ту пору и тридцати еще не стукнуло, а по заваленной соломой и пометом земле шаркал старик, но уж больно приметный нос крючком! Да и кожа смуглая, очень смуглая, наособицу даже среди темнолицых ятрибцев!

Каид быстро подошел и позвал:

– Дядя Ваддах!..

Старик даже не взглянул в его сторону.

– Дядя Ваддах!

Марваз налег грудью на здоровенное бревно ворота, и тот со скрипом остановился. Ослик жевал волосатыми губами. Старик помигал запавшими глазами и посмотрел на каида.

– Дядя Ваддах? Это вы? Я Марваз, сын Галиба-копейщика! Помните меня, дядя Ваддах?

Осел ревнул и, пользуясь передышкой, пустил тугую вонючую струю. Невольник снова помигал и, задрав подол короткой рваной рубахи, повернулся к столбу ворота и сделал то же самое. Струи мочи потекли ему под босые ноги, пыль, в которой тянулась цепь от щиколотки, промокла и потемнела.

Старик пожевал губами и тупо налег ладонями на бревно оглобли. Марваз сглотнул и отступил в сторону. Ворот натужно заскрипел, затопал копытцами ослик.

– Эй, каид!

На площаденку, запыхавшись, выбежал Рафик:

– Идем, Марваз, во имя Всевышнего! Так ты отстанешь от войска!

– Это он. Это дядя Ваддах, – тихо сказал ятрибец. – Мой сосед.

Приятель нахмурился:

– Какая разница… Пошли отсюда, Марваз.

– Так не должно быть, – упрямо сказал каид. – Так нельзя! Людей нельзя приковывать к колесу!