Ксения Медведевич - Сторож брату своему

– Где я тебе возьму его браслет, о сын прелюбодеяния! – рявкнула Мараджил. – Вот все, что нам удалось добыть, а ты еще кобенишься, о сын гиены!

И снова топнула ногой в алой туфельке. И, шелестя складками шальвар и обоих платьев, плюхнулась на подушку.

Тот продолжал мрачно сопеть, брезгливо водя двумя пальцами по ножнам. Потом выпрямился, отрицательно покачав головой: нет, мол, ничего не выйдет.

– Ладно, – сдалась Мараджил. – Я прикажу принести… те вещи .

И зябко поежилась от воспоминания. Пожалуй, то был единственный раз, когда она пожалела о собственном любопытстве. Но как же, ей же так хотелось все увидеть своими глазами. И она спустилась в подземелья под Новой масджид дворца.

Раньше над подвалами стояла Башня Заиры, и вот она подходила их содержимому куда как лучше. Говорили, в башне уморили голодом десятки людей, а когда сносили, из разломов в стенах то и дело вываливались скелеты несчастных, некогда заживо замурованных в заложенных камнем нишах. За запечатанными дверями подземного хранилища она пробыла недолго, и этого времени Мараджил хватило, чтобы понять – второй раз она туда не пойдет. Хватит с нее.

Здоровенный ларец со свитком Договора ей запомнился хорошо: заляпанный бурыми потеками пергамент со смазанным отпечатком ладони трудно забыть. Дотронувшись до жуткого следа растопыренной пятерни, Мараджил отдернула руку – показалось, что в уши ударил крик. Как будто она услышала вопль боли за стеной. Крик и хриплое дыхание истязаемого существа.

Как же нерегиль должен их ненавидеть, а больше всего ненавидеть того, за кем волокся на своем поводке…

Впрочем, сейчас он бегал неведомо где, оборвав привязь. Одно хорошо: посмотрев своими глазами на залитый кровищей свиток Договора, Абдаллах, похоже, начал что-то понимать. Хотелось верить, что, изловив беглеца, сын больше его не упустит.

А самое главное, осознает наконец: Страж по-человечески не понимает. Со Стражем нужно обращаться соответственно – ибо Страж опасен. Смертельно опасен. И глупостей не прощает.

Пока она размышляла, доставили требуемое.

Пошевелив пальцами, Фазлуи выудил из шкатулки разорванную потемневшую цепочку. Она тихо звякнула, маг сморщился – и выронил тонкую нитку серебра.

– Как жив-то остался после такого… – тщательно вытирая руку платком, пробормотал сабеец.

И приказал принесшему шкатулку мальчишке-зинджу:

– Ну-ка положи эту штучку в тазик!

Любопытно таращась, арапчонок сгреб цепочку и бросил ее в воду.

Неглубокий таз из ханьского фарфора смотрелся на удивление глупо на этой террасе. Словно кто-то умывался да так и забыл здоровенную миску под колонной, и теперь все ходят-спотыкаются.

А Фазлуи принялся тереть бирюзу своего перстенька – несведущему глазу тот представлялся дешевой безделушкой. Плохое, нечистое серебро, грубоватая зернь оправы, плоский мелкий камушек – такой поделке даник цена, никто не позарится и другой раз не глянет.

– Выходи, сволочь! – строго приказал сабеец.

И требовательно постучал длинным ногтем по лазоревому кругляшику бирюзы.

Где-то под потолком щелкнуло. Запахи сырости и цветов – пруд давно не чистили, и вода изрядно пованивала на этой жаре – перебила грозовая свежесть.

– Вылезай, – спокойно сказал Фазлуи. – Попробуй мне покобениться – запру в кувшин и снова кину в реку, еще четыреста лет поплаваешь, глядишь, научишься манерам.

Из перстня стрельнул тонкий язычок пламени, и на ковре мгновенно расползлось черное жженое пятно.

В его середине сидела и ярко светилась маленькая, с ладонь, саламандра.

– Кыш на мрамор! – рявкнул маг и щелкнул ящерицу по морде.

Та мгновенно узмеилась с ковра и застыла на голом полу, наставив мордочку на хозяина. Золотистые пятна на блестящей черной коже казались объемными – от них поднимался свет и ощутимое даже за несколько шагов тепло. Марид. Точнее, огневушка. Обычное дело: кто-то развлекался магическими штучками, а потом забросил опечатанный кувшин в Тиджр. Рыбак выловил посудину с тиной и прочим хламом и по недомыслию открыл.

Хорошо, вокруг народу было мало, под утро у мостов мало кто ходит. Еще хорошо, что мост был из временных: настил на связанных борт к борту лодках сгорел – не жалко. А еще лучше, что Фазлуи тогда был в столице, гостил у своих в квартале ас-Саба – времена были строгие, язычникам еще не позволяли селиться рядом с правоверными. Марида он заклял, запечатав послушанием и связав обликом, и с тех пор служил в должности придворного астролога Мараджил.

Саламандра между тем постреливала тонким язычком, высовывая и убирая его в крохотную красную пасть. Сквозь затягивавший арки красный шелк пробивалось утреннее солнце, и сумрак на галерее отливал алым. В просеянном сквозь ткань свете мрамор пола казался плохо отмытым от налетевшего песка, а саламандра – подсвеченной изнутри игрушкой-курильницей.

– Покажи мне хозяина этой вещи, о Яман, – тихо приказал мариду Фазлуи и кивнул на таз.

Мараджил пришлось пересесть поближе, чтобы заглянуть в круглое оконце воды. Там всплывала желтая, колышущаяся сухостоем степь, и свернутая на дне цепочка тонула в красках. С трудом оторвавшись от проступающего в воде, Мараджил обернулась к занавесу во внутренние комнаты. И со вздохом прикрылась шарфом по самые глаза.

– Приблизься, о ибн Махан, – громко сказала она, морщась от прикосновений невольницы – та зашпиливала шелк на затылке и дергала волосы.

Из-за обматывающей рот ткани голос прозвучал глуховато.

Начальник тайной стражи невозмутимо вошел в комнату и, не обращая никакого внимания на прыснувших в стороны женщин, присел рядом на подушку.

Кругом звенели браслеты на жмущихся к стенам спугнутых рабынях. Мараджил заметила:

– Надеюсь, мы поймем, где искать это бедствие из бедствий…

В зеркале воды скруглилась зеленая крона низенького тамариска. Дерево сдувал сильный ветер, сухая желтая трава длинно стелилась между каменными осыпями. Путаясь полами рубахи в стеблях, навстречу ее взгляду шел высокий худой зиндж – почему-то в куфии и при луке с джамбией, словно свободный. Остановился, оглянулся. Что-то крикнул, взмахнув рукой. Второй мужчина, в такой же оборванной, выцвет-

шей до серо-бурого гандуре, сидел на корточках и разминал в ладони комок земли. Линялый платок завязан вокруг головы и прикрывает подбородок.

Зиндж продолжил махать и звать. Второй поднялся, просеивая с руки пыль. Поправил перевязь с колчаном и зачехленным луком. Когда он пошел вперед, бесформенный балахон сдуло и облепило ветром.

Мараджил усмехнулась: ну да, эту расслабленную походку породистой лошади ни с чем нельзя перепутать. Только сумеречники умеют так двигаться: текуче, плавно, без напряжения – и в то же время быстрее спешащего человека.