Сергей Самаров - Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй

Вагры по команде Бравлина тоже большей частью спешились, выстроились плотным каре [43], и ощетинились копьями. Те вои, что остались конными, окружали крыльцо избушки жалтонеса, где стояли князь Бравлин с княжичем Гостомыслом, сотник Русалко с изготовленным для стрельбы луком и четырьмя стрелами, зажатыми между пальцами левой руки. Здесь же стояли сотники Заруба с Бериславом и Бобрыня. Вои словене, забравшись в седло, тоже встали у крыльца, готовые защищать княжича и князя вагров. Здесь же, сбоку от крыльца, так и не водрузив на голову шлем, сидел в седле граф Оливье. Конечно, сердце его в этот момент разрывалось между желанием помочь своим соотечественникам, с одной стороны, и соблюсти то, что граф считал справедливостью. За долгие годы службы королю он, как считал Оливье, заслужил право разрешать или не разрешать атаку. При этом граф был уверен, что франки, имеющие численное преимущество, очень быстро расправятся с ваграми, несмотря на помощь стрельцов-словен. Он вообще не верил во все эти разговоры про силу стрельцов.

Граф де Брюер не возглавлял готовых пойти в атаку рыцарей. Он стоял сбоку от строя пехоты на небольшой возвышенности в окружении четырех рыцарей и двух герольдов. По отмашке графа герольд поднял рог и протрубил сигнал к атаке.

Первыми, как и предполагалось, двинулись на сближение с ваграми рыцари, составляющие цвет конницы франков. Рыцарей было чуть больше сотни. И эта сотня как-то встрепенулась, словно птица потрясла перьями перед полетом, и даже показалось, что, несмотря на расстояние, слышно было, как зазвенели доспехи от этого единовременного общего движения, а потом лава стали и ярости стала нарастать по мере приобретения скорости. Лошади разгонялись. И теперь уже этот звук идущей в атаку рыцарской конницы ни с чем нельзя было спутать. Колыхались на ходу перья, украшающие шлемы рыцарей, блистало золото на гербах, выведенных на щитах. Вид опущенных для атаки копий с развевающимися вымпелами был устрашающ. А следом за рыцарями двинулось и остальное войско. Сначала конница, потом и пехота. И сердце графа Оливье не могло не радоваться этому виду.

Но все изменилось буквально за несколько секунд. Сотник Русалко кивнул стрельцу с рожком, тот протрубил короткий сигнал. И вдруг весь окружающий лес ожил тугим свистом. Стрелы летели одна за другой, сами по себе невидимые человеческому глазу, но оставляя, казалось, видимые линии в воздухе. И буквально за несколько секунд сотня рыцарей перестала существовать. Только кони, теряя сначала всадников, а потом и скорость, еще оживляли картину.

Граф Оливье непонимающе обернулся на лес, посмотрел на сотника Русалко, только-только опустившего свой большой лук. В левой руке Русалко уже не было ни одной стрелы. И только после этого Оливье снова посмотрел на поляну. Рыцарская сотня перестала существовать полностью. И значительная часть остального конного полка графа да Брюера уже сломала стройный ряд. Передние всадники были поражены стрелами, они упали, кони задних спотыкались о них, и тоже падали, и это вызвало общую сумятицу. Спасение франков было только в скорейшем сближении с противником. Если бы погибла конница, пехота под ее прикрытием еще успела бы приблизиться. Но и пехота, видя происходящее, замерла в непонимании. А граф де Брюер не дал вовремя команду. Движение продолжалось слишком вяло, почти с испугом, а лес ожил новым свистом. Этот свист стал уже сплошным, и, как ветер, выбросил конницу из седел, и уже выбил из действия даже первые ряды пехоты. Пехота совсем остановилась, не понимая гибельности своего положения, и надеясь на щиты, которые легко пробивались славянскими стрелами насквозь. Но де Брюер растерялся, не ожидая такого удара, и не давал вообще никакой команды. А потом внезапно сам вместе с окружающими его рыцарями и герольдами повернул коня и попытался скрыться в лесу. Первым среагировал на это сотник Русалко. У него опять было четыре стрелы зажато между пальцами. И он выпустил их одну за другой с такой скоростью, что следующая отправлялась в полет до того, как предыдущая достигла цели. В лес, под кров деревьев, успело скрыться два всадника, в том числе и сам граф де Брюер. О поединке с графом Оливье де Брюер, кажется, основательно забыл. Но Оливье думал не о де Брюере. И, внезапно, может быть, даже для самого себя, граф Оливье поднял свой рог, и сам протрубил сигнал к отступлению. Пехота опять же не стала отступать, прикрываясь щитами, которые по-прежнему легко пробивались славянскими стрелами. Франкская пехота попросту бросилась бежать в сторону леса…

И убегающая пехота почти полностью полегла под славянскими стрелами, не успев вступить в бой. В лесу успело скрыться не более двух десятков человек. Оливье голову свесил, увидев за короткий срок такое сокрушительное поражение. Полегла в поле добрая сотня рыцарей, каждый из которых смотрел на самого графа Оливье, сидящего в седле чуть впереди, как на Бога, желая подражать ему, и достичь когда-то его славы. Может быть, они ждали от него даже помощи, может быть, надеялись, что и граф обнажит свой меч. Но он в схватку не вступил, потому что этот бой был направлен, в том числе, и против него самого, против его рыцарской чести. Тем не менее, ему было больно за разгром своих соотечественников, людей, которыми он еще недавно мог бы командовать. Но все обернулось так, что теперь графу Оливье будет высказана еще одна претензия. Граф де Брюер убежал с поля боя. Куда он отправится? Он отправится, наверняка, прямо к королю. И там он преподаст все события сегодняшнего дня так, как ему выгодно, чтобы оправдать свое бегство, и очернить графа Оливье перед королем. Но дурных слов в свой адрес Оливье не боялся. Для него было гораздо более важным быть честным перед самим собой, перед своей совестью и перед Богом. Когда Карл спросит графа, что произошло, Оливье все скажет честно. Король не имеет привычки судить, выслушав только одну сторону. Но получится так, что два человека, два графа будут говорить прямо противоположное, обвиняя друг друга. И разрешить такой спор король не сможет, тем более, что это будет спор пэра Франции с простым графом, а пэры не подлежат даже королевскому суду. Но на этот случай закон государства и закон справедливости имеет возможность решить дело по чести с помощью Божьего суда. И де Брюеру не удастся уже убежать, как он убежал сейчас. Там его просто не отпустит сам Карл.

Князь Бравлин Второй был, несомненно, человеком благородным, потому что, подойдя к краю крыльца с той стороны, где сидел в седле граф Оливье, князь сказал без всякого злорадства в голосе, и не желая показывать свою радость победителя, потому как понимал, что творится в душе графа. Более того, Бравлин обратился к Оливье, как проситель: