Коллектив авторов - Далеко-далёко. Рассказы о детях

– А говорим мы о том, что их пристраивать надо, а куда, ума не приложу!

– Слушай! Может быть, хозяин Трезора согласится взять Пальму.

– Может быть, – отозвался, заинтересовавшись, отец.

– Только надо, чтобы мальчонок не один спрашивал, а со взрослым.

– Так это-то ясно. В субботу пораньше приду, тогда с ним и сходим.

А в субботу пораньше не получилось: то ли заказ какой-то срочный, то ли ещё что, только уехал отец в командировку. А Севок, прождавший отца до обеда, надумал сходить к хозяину Трезорки сам, потому что дворничиха ругалась, что развели грязищу в стайке, и грозилась всех этих щенят выбросить.

Он долго упрашивал мать и, заверив твёрдо, что «бегом туда, бегом обратно», – наконец вымолил разрешение.

Это когда они в прошлый раз всей ребятнёй ходили, дорога казалась короче, теперь Севок и шагал, и бежал, но до нужного дома было ещё о-ё-ёй как далеко… Дорожка, по которой спешил Севок, вилась по косогору, и как только он стал спускаться в низину, прохладный белый туман стал расползаться по ней толстым белым одеялом, изменив всё вокруг до неузнаваемости; казалось, что вместе с туманом отовсюду выползли страхи и неизвестная пугающая чернота. Севку сделалось жутко, и он в нерешительности остановился, не зная, что делать: идти назад – стыдоба (ведь сам напросился), вперёд – ноги не идут, страх обуял. Севок вспомнил, как тогда сказал ему отец: «Так смелость доказывают только дураки! А надо делом!» И ему стало стыдно, так стыдно, что вроде и страх стал проходить. «А я буду делом! Я делом!» – мысленно твердил он себе и стал себя убеждать, что в темноте ничего страшного нет (как говорила мама) – просто хуже видно, чем на свету. Севок сделал ещё несколько шагов и обмер. Он явно увидел, как через тропинку прошла чёрная, большая, лохматая тень, а потом другая, поменьше. Он стоял на тропке, боясь пошелохнуться, в голове всё перепуталось.

И тут неожиданно почти на него надвинулась чья-то большая спина…

Севок вскрикнул, присел.

– Ох, господи! Как ты меня напугал! – сказала спина бабьим голосом. – А ты чего здесь один сидишь, потерялся? Ты чей? – она погладила Севка по голове.

Севок открыл глаза и узнал хозяйку, которая их прогнала тогда, когда они приходили проведовать Трезорку. Он так ей обрадовался, что и выразить не мог.

Слёзы враз высохли, будто их не бывало (по крайней мере, когда он об этом потом дворовым рассказывал, то утверждал, что не плакал).

– А я к вам иду!

– Вот те раз! К нам?! В гости, али как?

– Нет, по делу.

– Вон оно как! А чё ж без материнского спросу?! А то нипочём не поверю, что одного отпустила! Не ври мне!

– Я правду говорю; отпустила, только с Коськой и Наташкой. Я сначала их матерей дожидался, а потом их не отпустили, я и пошёл один.

– Дак мать-то тебя поди уже везде рыщет! – и перехватила поближе верёвку с козой. – Дед, поди-ка сюда! Тут тебя парень по делу ждёт!

Из кустов вышел мужик, бывший хозяин Трезорки, и вытянул из зарослей вторую упирающуюся козу.

– Ну и что за дело?

– Ты бы, дед, проводил его до дому, а то мать, поди, все глаза уже проглядела, а по дороге и поговорите.

– А ты же с двумя козами не справишься?!

– С двумя, конечно, нет! Я только одну возьму, вторую назад привяжи, а на обратном ходе её и прихватишь! Да ты поспешай по-скорому. А то мне ещё Сидоркиным вечорошное молоко нести.

На том и порешили.

Пока шли, Севок бежал впереди и всё рассказывал и рассказывал про Пальму, щенят и даже про сгубленную стёганку. Когда перешли асфальтную дорогу, Севок увидел, как подле дома стоит мать с коляской:

– Господи, ну наконец! Как же ты меня напугал! Зачем один пошёл?! Нет, не думаешь ты про меня! – сказала она с обидой, разворачивая коляску.

– Не обидится матерь! – мужик несильно ткнул в спину Севка – мол, не молчи – кайся, и продолжил: – Он это не со зла, это он по младости да по глупости. А сына ты, мать, хорошим человеком ростишь! И толковый, и хозяйский будет.

– Прости меня, мама, – тихо сказал Севок.

– То-то же, прости! – ответила мать и позвала смотреть щенков. Мужик выбрал себе одного, обещал пристроить оставшихся и найти будку для Пальмы.

Провожали мужика все вместе. Севок, пока мужик не растворился в темноте, всё махал на прощание рукой и кричал: «До свидания!» Пальма лаяла, как будто понимала, что судьбу её решили.

Поздно вечером приехал отец…

Вместо предисловия:

На тыльной стороне дома, где я теперь живу, в хороводе стройных ёлочек присоседилась детская площадка. Чего здесь только нет! И карусель с лошадками, и качели, и расписная горка, и даже крепость с бойницами, окружённая укрепительными валами. И когда из приоткрытых окон я слышу ребячью беззаботную возню с визгом и воплями, у меня теплеет на душе. Невольно вспоминается моё ленинградское детство.

…Очень глубоко в мою память врезался один эпизод. Однажды мы с мамой решили пойти погулять в садик, и уже во дворе она спохватилась, что забыла взять с собой кошелёк. Мама оставила меня на минуту во дворе и стремглав побежала в подъезд.

И вдруг мне, четырёхлетнему мальчугану, впервые в жизни захотелось посмотреть на мир своими глазами без сопровождения взрослых. Я вышел из ворот и посеменил по Большому проспекту. Это была центральная магистраль Петроградской стороны. Почти все дома имели строгую серую или светло-жёлтую окраску. На улице было довольно многолюдно. Никто не обращал на меня никакого внимания. Шёл я незамеченным минут десять. Дойдя до пешеходного перехода на углу улицы Ленина, я остановился, не решаясь перейти улицу. И тут на меня обратила внимание одна ленинградская бабушка, одетая в габардиновое пальто, с очень добродушным интеллигентным лицом.

– Куда ты собрался, пострел? А где же твоя мама?

Такого поворота я не ожидал и расплакался. Нужно отметить, что в свои четыре года я обладал великолепной памятью, знал наизусть многие стихи Агнии Барто и Корнея Чуковского. Адрес свой я тоже знал. Детский сад, который я посещал, находился в двадцати шагах от дома, и я изучил не только свой ежедневный маршрут, но знал и ближайшие улицы. Мама мне много рассказывала об этом славном городе, который построил Великий Пётр Первый.

Шмыгнув носом, я признался тёте, что пошёл познавать мир.

– И где же твой дом, малыш?

Я показал ладошкой в сторону площади Льва Толстого. Бабушка взяла меня за руку и повела по брусчатке в сторону дома.

«То-то сейчас будет, – подумал я. – Мама обязательно отстегает меня ремнём». Я шёл, а сердечко моё так билось, что чуть не вырывалось наружу. Когда я поравнялся с аркой моего дома, ко мне бросилась обезумевшая мама. Она схватила меня в объятья. По её щекам катились крупные слёзы. Она не верила своим глазам: пропажа нашлась. Когда мама пришла в себя и захотела отблагодарить сердобольную бабушку, её след простыл. Мама на радостях отвела меня в игрушечный магазин и сделала щедрый подарок – купила большой металлический самосвал. Так едва не начавшаяся неприятность превратилось для меня в праздник.