Коллектив авторов - Далеко-далёко. Рассказы о детях

Я брезгливо поджал губы и промолчал. Бить его уже не было сил. Я поплёлся домой. Больше в обществе этого типа я никогда не находился, а случайно встретившись, иногда только мы махали друг другу рукой…

…С другом мы дошли до конца алфавита. Со щеки невольно соскользнула слеза.

В этот момент, выехав из подворотни, мимо нас вихрем пронёсся пацаненок на велосипеде, обдав нас с Мишкой грязными осенними брызгами из лужи. Мне досталось больше. Приятель стоял чуть поодаль.

«Вот стервец, – подумал я. – Хоть бы извинился для приличия, шалопай».

Я обтёр носовым платком лицо и засмеялся.

– А ведь и мы тоже с тобой, братан, были такими же безбашенными.

Стал накрапывать дождик. Мишка поёжился и поднял воротник куртки.

– Ты знаешь, Миха, хочу тебе сказать!

Я обтёр намокшие глаза носовым платком и, глядя приятелю в глаза, продолжил:

– Я хотел начать писать книгу под названием: «Контора с Петроградской стороны». Получается, что писать не о ком. А жаль.

– Да ты не горюнься, старик. Всё впереди!

Мишка взглянул на осеннее небо, его заволокли чёрные тучи.

– Не нужно писать о нашем поколении. У тебя растёт внук, у меня растет внук. У них тоже будут дети. Вот им и карты в руки. Пусть они подхватят эстафету. Я верю в нынешнюю молодёжь. Она ничем не хуже нас, разве что малость прагматичнее?

Я уверен, им будет о чём рассказать…

Мисюся ворвалась в нашу жизнь стремительно и неожиданно. Как и положенно харизматической личности.

– Здрасьте! Это – я!

Тем не менее, новость оказалась ошеломляющей и обескураживающей. Беременность? Третья?

Ужас, привнесённый этой вестью, поймёт почти каждая бывше-советская женщина… какого периода?

Да любого! – приходит немедленный ответ после мысленного обозрения просторов нашей 70-летней советской действительности.

Призыв к человечеству «Плодитесь и размножайтесь» с 1917-го года воспринимали у нас серьёзно только жители «отдалённых краёв и областей». По святой наивности и за неимением лучшего. То есть – противозачаточных средств. Для тех же, кто это лучшее имел, если помните, один ребёнок был – наследник. Двое – много. Трое – героизм.

Так я стала матерью-героиней. Благодаря Мисюсе.

Правда, к этой мысли ещё надо было приспособиться. С восьмимесячной Полинкой в одной руке и с учебниками для «маминой помощницы», первоклассницы Марьяшки – в другой.

А какие у нас варианты? Аборт? Дохристианское моё жизнепонимание спокойно соглашалось: «Давай». Зародившееся к тому времени чувство совести предостережительно останавливало: «Не убий».

Мучимая сомнениями, выбралась на исповедь к духовнику. Так, мол, и так. Только что родила, восемь месяцев ребёнку. Можно ли аборт?

– Иди, – последовал неожиданный ответ. Благословение меня поразило.

– Можно?!

Насобирав необходимые анализы, отправилась на докторский приём, после которого и должна была быть назначена дерзаемая процедура…

Сижу. Мысли в голове… нет мыслей в голове. Кроме одной: сделаешь – не вернёшь. Никогда. И дурнота – неимоверная. Встала и ушла. Так в нашей жизни появилась Мисюсь.

Тургеневскую Мисюсь – помните? Не ведаю, как у Тургенева, моё же имяобразование оказалось следующим: Вероника – Ника – Мика – Мисюська. Малюсенькая. Малышка.

Малышкой она так для всех и осталась. Даже сейчас. Что поделать? Дочь меньшая. Всем любимица. «Всехняя» принцесса в нашем так неожиданно быстро разросшемся семействе.

Может, имеет смысл довершить здесь историю несделанного аборта. О моём сомнении и размышлениях об аборте Вероника так и не знает до сих пор. И как-то на день матерей (ей было 6–7 лет) получаю поздравление от неё. Сначала обычное: люблю… желаю… А дальше: «Спасибо тебе, что ты дала мне жить, а то я была бы мёртвая сейчас».!!!

Совпадение? Интуитивние знание? Того, кого это не ударило по сердцу так, как меня тогда, ждёт ещё много, много откровений о жизни. Вот вам один из аргументов против аборта: ребёнок во внутриутробном состоянии ЗНАЕТ.

– Ага, о себе начала писать! Может, и я там где-то появлюсь?

– Нет, дорогой, это не о тебе, и даже не обо мне. Это о Мисюсе. Ты там только подразумеваешься.

Но раз уж пришёл, представляю: Дмитрий. В обиходе – Димка. Муж. Единственный.

Заговорила Мисюсь довольно поздно для девочки, в возрасте около полутора лет. Может, стресс, пережитый от страха за свою жизнь во внутриутробном состоянии. Может, нечего было сказать. Рядом носилась неугомонная Полинка, вокруг которой всё, если и не взрывалось, то летело, ссыпалось и крушилось.

Мисюся была куколкой, которую мыли, кормили и наряжали. Переносили и пересаживали. Укладывали. Заговорила она неожиданно и предложениями – сразу.

Представьте себе птичку, которая, пролетая, не просто бы пискнула: «Привет! Как дела!» (что само по себе эффектно), а усевшись на ветку и грациозно обмахивая себя крылышком, учтиво бы поинтересовалась: «Не подскажете, как долететь до ВДНХа?»

Реакция моя была аналогичной, когда эта неговорящая куколка с огромным бантом на кудрявой головке, отталкивая от себя тарелку, чётко и внятно произнесла: «Бойсе не хацю касю». Наконец-то ей что-то понадобилось от жизни! Это были её первые слова.

«Касю» она не хотела везде и всегда, но тут её мнение было ясно высказано. Ошеломляющая новость всколыхнула весь этаж и прилегающие к нему окрестности. Мисюся заговорила! У кого были маленькие дети, те меня поймут.

С удовольствием вспоминаю один из умилительных случаев, когда, собираясь с Вероникой к врачу (ей около 4–5 лет), я тороплюсь и нервничаю. Мы опаздываем, а ребёнку, что называется, «приспичило», и она спокойно сидит на горшке.

– Вероника, ты не можешь быстрей? Мы опаздываем! Доктор ждёт.

Ну как объяснить этой чудачке-маме, что «быстрее» – не получается! Даже если кто-то ждёт.

– Мам, но жизнь идёт, как она идёт, – пробует вразумить меня мой деликатный малыш. И соглашаешься, потому что, действительно, если такова скорость «жизненного процесса», в твоей ли власти его изменить?

Возрастная разница их с Полиной всего 1,5 года. Но в детстве это колоссально, не правда ли? Даже для меня. В два года (и всегда) Полина казалась мне взрослой, а Мисюся (в свои два, и – всегда) – малышкой.

– Полиночка, отдай Мисюсе игрушку, она же маленькая.

– Полиночка, присмотри за Вероничкой, пока я готовлю обед.

– Полин, уступи, ты же старше…

Сказать, что в раннем детстве мои две малявки были нежно привязаны друг к другу – это ничего не сказать. Любили друг друга? Обожали? Нет, не то. Это было единое цельное существо на четырёх ножках и о двух головках (эдакий Змей-Горыныч), которого временами разводили по разным кроваткам. Всё остальное время они были – одна душа.