Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Рассвет

– Николаич, пригласи их. Обоих сразу.

Они вошли один за другим: сначала белобрысый, потом темноволосый.

Альберт Казачок выхватил из-под стола пистолет, молниеносно передернув затвор.

Темноволосый парень даже не успел испугаться. Вряд ли он вообще что-нибудь понял. Он кувыркнулся с линии прицела – от сильного толчка белобрысого. Сам же белобрысый попросту исчез. Растворился в воздухе. Но не совершенно, а словно превратившись в размытую серую тень, мгновенно метнувшуюся в противоположную от темноволосого сторону.

Казачок-старший почти инстинктивно отдернул голову, спасаясь от полетевшего в лицо чего-то сверкающего, бешено вращающегося… отчего на секунду потерял ориентацию в пространстве. И в это же мгновение серая тень, взвихрившись откуда-то сбоку и сзади, пала на него, смяла и закрутила его тело.

Альберт пришел в себя под столом. Пистолета в руках не было. Очень болела правая кисть, крючило ломотой пальцы. И еще грудь жгло – точно по ней плашмя врезали палкой.

«О край стола приложился…» – догадался он.

Болезненно кривясь, он поднялся на ноги. Темноволосого парня нигде не было видно, а белобрысый стоял вполоборота чуть поодаль, у настенного стенда рядом с дверью. Он как раз водружал на стенд большой, поблескивающий фальшивой позолотой кубок. Из кармана его брюк торчала рукоять пистолета Альберта.

– Помялся немного, – проговорил парень, видимо, почувствовав на себе взгляд Казачка-старшего. – Это об стену. Уж извините.

– Не промахнись ты, помялась бы моя голова, – ответил Альберт.

– А я и не промахнулся, – просто проговорил парень. – Я мимо целил. Бросок предполагался отвлекающим, а не поражающим. «Казачку Альберту Васильевичу… – начал он читать надпись на кубке, – за победу в областных соревнованиях по рукопашному…»

– Пять лет назад дело было, – прервал его Альберт. – С тех пор уже первенство по стране успел взять… Оружие верни.

Белобрысый беспрекословно отдал ему пистолет – рукоятью вперед протянул, как полагается.

– Однако, проверочки у вас, товарищ полковник… – пробормотал он при этом.

Над поверхностью стола, словно полная луна, всплыло белое-белое изумленное лицо темноволосого стажера. Альберт сел в свое кресло.

– Ну что же? – проговорил он. – Давайте знакомиться.

Белобрысый шагнул к столу. Положив ладонь правой руки на левую сторону груди, ненадолго и неглубоко склонил голову. И произнес:

– Будь достоин!

– Долг и Честь! – серьезно ответил ему глава Управления Альберт Казачок.

Через несколько минут, оставшись в кабинете один, Альберт подошел к окну. Неяркое вечернее солнце пачкало масляной краснотой стеклянные стены торгового центра напротив. Улица привычно и неторопливо закипала, будто кастрюлька с супом на медленном огне.

– Как странно все повернулось-то… – тихо сказал Альберт, глядя из окна вниз.

Да, странно… С самой ранней юности, с тех пор, когда он принял решение, что делом его жизни будет служба стране, был Казачок-старший нерушимо уверен в одном принципе, главном принципе, основополагающем: какой бы ни была существующая система функционирования государства, святой Долг Управления (а значит, и его персональный Долг) – пуще глаза оберегать эту систему. Так учил его Магнум. В том же убеждал его – год за годом все крепче – и личный опыт. Ибо любая, даже самая плохая система всегда лучше, чем ее отсутствие. Вон, на Украине, под восторженные вопли народа радостно смели «злочiнну владу» президента-коррупционера, после чего рухнули в такую задницу, из которой до сих пор никак не выберутся… Да, много в стране неправильного и вредоносного, даже и глубоко копать не надо, все изломы и недочеты на виду, на поверхности, достаточно легкого мимолетного взгляда, чтобы их обнаружить. И, казалось бы, если все всем так очевидно, почему до сих пор не стало по-другому? Не стало – как должно быть? Потому что – как втолковывал когда-то сотрудникам Управления Магнум – между теорией и практикой лежит громадная, непересекаемая пропасть. Потому что, начав ревностно «наводить порядок», очень просто разрушить страну. За двадцатый век так уже случалось несколько раз. И в семнадцатом, и в девяносто первом, да и… тридцать седьмой тоже едва этим же не закончился. Нет, Альберт не был наивным интеллигентом, считающим, что Сталин в тридцать седьмом уничтожил восемьдесят процентов высшего командного состава РККА и управленческого аппарата страны исключительно из собственной кровожадности. Были, были основания для жестких решений… Но чистили-то не просто «до основания», а еще и, так сказать, «со снятием верхнего слоя грунта толщиной в метр». А когда опомнились – во многом было уже поздно. Слава богу, кое-кого добить не успели, например тех же Рокоссовского или Королева. А если бы опомнились чуть позже – одной катастрофой лета сорок первого точно бы дело не ограничилось…

Так что любые язвы общества врачевать надо аккуратно, вдумчиво, следуя правилу, которое считается обязательным для врачей, – «не навреди». К тому же коррупция и наглость власть имущих не всегда есть полное и абсолютное зло. Человек априори слаб, и… умная власть, понимая это, не столько рубит по-живому, сколько использует слабости людей для собственного укрепления, встраивая человеческие слабости в свою систему, выстраивая «манипуляторы», позволяющие добиваться собственных целей с куда меньшими затратами, минуя официальные структуры управления. Ибо официальные структуры всегда медлительны и громоздки. Поскольку публичны и чудовищно забюрократизированы. А современный мир требует быстрых и эффективных реакций. Так что коррупция, кумовство и тот самый пресловутый административный ресурс, конечно, зло, но зачастую куда меньшее, чем хаос и обрушение системы. Так ржавчина и накипь, сужая сечение трубопроводов и повышая расход тепла на нагревание, одновременно прочно «приваривают» детали механизмов друг к другу и «заращивают» потенциальные течи. Такова жизнь…

Именно потому Альберт воспринимал тех, кто, пусть с самыми благими намерениями, но закусив удила и невзирая ни на что, принимался «бороться с несправедливостью» даже не как потенциального, а как реального врага, способного обрушить, уничтожить все то, чему он отдал свою жизнь.

Поэтому Олег Гай Трегрей в его глазах однозначно был врагом. Для Магнума. Для всего Управления. И для Альберта Казачка, конечно, тоже. Враг, которого необходимо непременно уничтожить. Не потому что так захотелось самому Альберту. А потому что этого требовали интересы страны.

Когда подобное противостояние только зарождалось, казалось, у Олега нет никаких шансов. Потому что что может быть проще для могущественного Управления – сломать и растереть обыкновенную человеческую единицу? Однако Трегрей оказался им не по зубам. Просто потому что он не был обыкновенным… Простым, нормальным, обычным или как там еще это называется? Ха! Каким угодно, но только не простым! И дело было не только и не столько в его феноменальных навыках, принципы и методика обретения которых (так называемый Столп Величия Духа) до сих пор дотошно и пристально изучались Управлением. Дело было в глубочайшей уверенности Олега в том, что для людей абсолютно нет ничего невозможного. «Можешь – делай!» Хотя, пожалуй, уверенность – неподходящее слово. Трегрей не то чтобы верил, что ум и тело каждого человека способны справиться с любой задачей, не то чтобы успешно убеждал себя в этом. Он просто это знал. Словно родился и вырос там, где подобная внутренняя программа полагалась совершенно естественной. Где люди давным-давно научились переступать собственные слабости и оказались способны выстроить мир, который именно такой, каким он и должен быть.