Кертис Джоблинг - Последняя битва

– Ты можешь мне объяснить наконец, что происходит? – спросил Дрю.

– Я ясновидящая, Серый Сын, – с ноткой раздражения в голосе ответила Милоки. – И потому часто вижу разные вещи. В последнее время я все чаще вижу в своих снах и видениях тебя, сражающегося с каким-то невидимым, неуловимым врагом.

– Невидимый, неуловимый враг? Как это понимать?

– Откуда я знаю? В том-то и дело, что в видениях редко можно уловить какой-то конкретный смысл, как и в пророчествах. Но одно я знаю точно – в моих снах и видениях ты всегда появляешься с двумя руками.

– С двумя руками?

– Слушай, перестань все время меня переспрашивать, я уже устала без конца повторять каждое слово, Серый Сын.

Тут Дрю увидел Стейнхаммера. Кузнец как раз нес в клещах раскаленный добела кусок стали, чтобы закалить его, погрузив в большую бочку с водой. Раздалось громкое шипение, над бочкой поднялась струя пара. Потом наружу показался охлажденный, прекрасно выкованный черный меч. Увидев приближающихся к нему Дрю и Милоки, Стейнхаммер опустился на колени перед Волком.

– Прошу вас, не нужно этого делать, – ужасно смутился Дрю. – Это я должен низко кланяться перед вами, Стейнхаммер. Это ваша сталь спасла жизнь половине этих людей во время зимней кампании.

– Я не единственный кузнец на свете, милорд, – возразил Стейнхаммер. На его лихо подкрученных вверх усах блестели капельки пота. Кузнец вытер руки о свой кожаный фартук, после чего осторожно пожал протянутую юным Волком ладонь.

– Да, ты не единственный кузнец, зато лучший, Ларс, – сказала подошедшая к ним Грета. В руках она несла завернутый в серый плащ предмет – отделанный горностаевым мехом край плаща оборачивался вокруг этого предмета словно спящая змея.

– Вы льстите мне, миледи, – ответил Стейнхаммер. – Скажите, чем я могу быть вам полезен?

Грета развернула сверток, и Дрю широко раскрыл глаза, когда увидел, что лежит внутри него.

А лежала в свертке изящная боевая рукавица, сделанная из той же волшебной белой стали, что и Мунбренд, легендарный меч Серых Волков из Вестланда. Грета осторожно, как святыню, повернула рукавицу в своих руках.

Рукавица напоминала медвежью лапу, только с множеством петелек, пластинок и шарниров – они почти полностью покрывали ее поверхность. Когда Грета поворачивала рукавицу, Дрю ожидал скрипа, звона, шороха многочисленных движущихся частей, но не услышал ни единого звука.

– Эта рукавица принадлежала моему брату, а до этого моему отцу, а еще раньше деду, – сказала леди Грета. Окружившие ее Дрю, Милоки и Ларс долго молчали, рассматривая сверкающую сталь, погрузившись в свои мысли. Наконец, леди Грета моргнула и повернулась к Волку.

– Белый кулак Айсгардена отныне ваш, Дрю.

Юный Волк отступил на шаг назад.

– Вы так добры, леди Грета, но я, увы, не смогу носить эту рукавицу. Вы же помните, – он покачал обрубком своей левой руки и пожал плечами.

– Вот поэтому мы и пришли повидаться с Ларсом Стейнхаммером, – ответила Белая Медведица.

– Это необходимо сделать сегодня же ночью, при свете полной Луны, – покивал сразу все понявший мастер.

– Что сделать? – в замешательстве спросил Дрю.

– Сегодняшняя ночь станет для тебя счастливой, Серый Сын, – сказала Милоки, толкая Дрю локтем под ребра.

– Как..? Что..?

– Ты получишь назад свою лапу, волк, – улыбнулась она.

Слух о возвращении короля разнесся по военному лагерю Верховного лорда Леона со скоростью лесного пожара. Солдаты выскакивали из палаток, спешили выстроиться в шеренги, вдоль которых Лукас должен был пройти через лагерь к шатру своего деда. Но охватившее солдат радостное возбуждение испарилось, и улыбки исчезли с их лиц, когда король, которому они служили, вошел в лагерь со стороны разбитой, изрезанной колеями дороги и, медленно волоча ноги, потащился к центру лагеря. Король выглядел растрепанным и уставшим, светлые волосы на его голове свалялись, потемнели от грязи и крови, кое-где из них даже торчали репьи. Глаза короля не мигая смотрели вперед и только вперед, на высокий красный шатер, в котором расположился Леон. Солдаты в красных плащах расступились шире, пропуская пришедшую с Лукасом стаю его Диких Волков – проходя сквозь строй, эти чудовища рычали и скалили зубы. Солдаты не приветствовали короля криками «ура!», не хлопали ему в ладоши, но смотрели на него с отвращением и страхом. Одним словом, возвращение Лукаса не было торжественным, скорее бесславным.

С ними также шел Трент, и его шею петлей обхватывала цепь, свободный конец которой был зажат в когтистом кулаке шамана Черное Сердце.

Звенья цепи звенели, когда Трент брел на подгибающихся от слабости ногах, почти ничего не видя перед собой. Он не ел уже несколько дней, не принимал от Диких Волков мяса убитых ими людей. В последнее время из головы Трента не выходил тревожащий образ бедного славного Мило, снова и снова прокручивалась сцена его гибели. Самым гнусным из его мучителей был, конечно же, Лукас. Дикие Волки что – они стали зверями, в которых не сохранилось почти ничего человеческого, но король-то был верлордом, а значит, хорошо понимал, что он делает. Нет, Трент скорее умрет от голода, чем станет таким же, как они.

Хотя официально считалось, что Дикими Волками командует Лукас, Трент отлично понимал, кто здесь на самом деле кукловод, который дергает за ниточки. Черное Сердце. Это он тенью стоит за каждым принятым Лукасом решением, это он нашептывает на ухо королю, направляет любой его шаг. Похоже, этот шаман сумел вобрать в себя все самое ценное сразу из двух миров. От нашего, земного мира он сохранил ясный ум и четкую речь, в отличие от своих сородичей, которые могли теперь лишь рычать да лаять. От другого, потустороннего мира шаман взял звериную силу оборотня, превратил свое тело в тугой клубок стальных мускулов.

Они направлялись в Айсгарден. У короля внезапно появилось какое-то дело к Черной Руке, черному магу, который сейчас правил промерзшим северным городом. Очевидно, шаману Черное Сердце не терпелось посмотреть, насколько силен этот хваленый черный маг на самом деле.

Из огромного красного шатра навстречу им показался громадный верлорд, ростом за два метра и почти такой же широкий в плечах. У него был покатый большой череп, густые брови, нависшие над поблескивающими из глубоких глазниц глазами. Его нижняя челюсть выступала далеко вперед, отбрасывала тень на широкую обнаженную грудь, приподнятая верхняя губа открывала крепкие пожелтевшие зубы. Необычайно большими были руки этого верлорда, свисавшие почти до самой земли. Кожа на его теле бледная, голая, оказалась покрыта многочисленными шрамами.

Верлорд подошел на своих кривых, как колесо, ногах ближе к королю и его свите, остановился, выпрямился во весь свой рост, возвышаясь над всеми на добрых полметра.