Марк Лахлан - Темный лорд. Заклятье волка

Мать выбрала один уступ и жестом предложила Эли сесть рядом.

– Иди же. Подняться сюда нетрудно, а если соскользнешь, озеро с этой стороны мелкое. Я запросто тебя вытащу.

– Я-то думал, это будет колодец, – заметил Карас.

– Это и есть колодец, но колодцы глубокие, когда ты зачерпываешь воду сверху. А это самое дно, и его питают три мощных потока.

Карас видел только один.

Эли перебралась через скалистые выступы, осторожно поднялась, дважды останавливаясь и прося мать о помощи, желая, чтобы ей подсказали дорогу, поддержали или просто подбодрили. Наконец она оказалась рядом с матерью.

– Обряд займет много времени, Карас, – сказала мать, – так что не забывай: ты сам напросился идти.

– А я никуда не спешу, – заверил ее Карас. Однако храбрость покинула его у этих кроваво-красных вод, и ему больше всего хотелось разреветься.

Он ждал, глядя, как мать готовит Эли к обряду. Она дала ей какие-то травы из мешка, потом пожевала их сама. Еще она достала черпак с длинным черенком и положила рядом с собой. А потом затянула:

Она все бормотала и бормотала, а Караса била дрожь. Ему был ужасно холодно, и он подозревал, что мать и сестра замерзли не меньше. Они сидели, погрузив ноги в воду.

Мать подняла черпак, взяла его обеими руками. Продолжая выпевать слова, она поклонилась на три стороны, затем зачерпнула воды и поднесла Эли.

Эли выпила воду. Карас смотрел, зачарованный. Глаза у сестры остекленели, она раскачивалась взад и вперед, сидя на месте.

Пение продолжалось, не прерываясь ни на минуту. Постепенно и мать начала раскачиваться на месте, и ее глаза стали пустыми. Обе они продолжали бормотать себе под нос.

– Геката, богиня, слепящая блеском воды, повелительница смерти и загробных дорог, ты оберегаешь ворота в мир мертвых, ты впускаешь только покойных. Геката, богиня, ты владеешь звездным небом, повелеваешь черными глубинами холодных океанов, ты хозяйка потаенных мест, ты оберегаешь ворота в мир мертвых.

Карас от холода перестал соображать. Ему хотелось пойти обратно, чтобы согреться в движении, однако ритуал зачаровывал его. Внутри него разверзлась пустота, как будто он сам стал черным и пустым провалом под землей, как будто он сам превратился в океан и внутри него колыхались невидимые приливы.

Крик, почти невыносимо громкий, заполнил пещеру. Кричала сестра:

– Как мне спастись от него? Я не стану им, я не умру от его зубов, как она!

Глаза у нее были остекленевшие и широко распахнутые, как будто то, что она видела, находилось за пределами пещеры. Карас не понял из ее слов ровным счетом ничего. Никто у них не умирал, младшая сестра была дома, с тетками.

– Нет, нет. Я не пойду этим путем. Нет. Нет!

Карас хотел подойти к ней, помочь, но не стал.

– Я не дам того, что ты просишь. Это слишком! Слишком дорого.

Карас наблюдал за сестрой в свете лампы и мягкого свечения на стенах пещеры. Значит, она отказывается от того, что предлагает источник, а ему даже не позволили попробовать. Почему же нет?

Мать продолжала бормотать нараспев, однако Эли озиралась по сторонам, словно слепец, который ищет, с какой стороны доносится звук.

Почему же она отказывается от того, что он схватил бы не думая? Он полез через каменные пальцы к уступу, на котором сидели мать и сестра. Мышцы окаменели от холода, его сотрясала идущая изнутри дрожь. Он втиснулся между матерью и сестрой. Потом пожевал травы. Вкус был горький, землистый, даже более того – пока он жевал, на зубах хрустел песок и каменная пыль. Он с трудом проглотил. Во рту осталось полно песка. Карас взял черпак, лежавший рядом с матерью, и зачерпнул воды. Выпил.

Он понятия не имел, сколько времени еще слушал бормотание матери. Из носа потекло, он высморкался. Только прочистить нос никак не удавалось, и он все сморкался и сморкался. Еще изо рта потекла слюна, и мышцы лица казались какими-то чужими. Он не вполне контролировал их. Он растягивал рот и водил головой из стороны в сторону.

Бормотание матери приобрело удивительное свойство, слова как будто воплощались: произнесенные, они не исчезали, а выплывали из ее рта и падали на воду, словно лепестки цветов. Он не видел их, однако был уверен, что они здесь, слова-лепестки, выпадающие из ее рта.

Он услышал, как его зовет кто-то. Это не были слова на знакомом ему языке, они просто шуршали в сознании, будто сухие листья в лесу, потревоженные чьими-то ногами.

Затем слова сделались яснее и понятнее. «Это то самое место».

– Какое место?

Он озирался вокруг, пытаясь понять, кто это говорит. Голос был женский, но незнакомый.

«Место, где ты потерялся».

– Я не терялся, я знаю дорогу обратно.

«Разве ты не видишь, что ты выпил?»

Вода уже не была красной от света камней, она стала прозрачной и серой. В ней блестели знаки, некоторые были серебристыми, как рыбки в пруду, некоторые медными и сияющими так ярко, как будто на них падали лучи солнца, некоторые были прочными и жесткими, зеленые и поросшие ракушками, они торчали из-под воды, словно остовы затонувших кораблей.

– Что это такое?

«Необходимые знаки».

– Для чего необходимые?

«Для магии».

Он знал, что перед ним такое – ключи, ключи, с помощью которых он переделает мир так, как захочет, с помощью которых станет богом.

– Что я должен сделать?

«Ты сам знаешь, что должен».

Его разобрал смех. Он был уверен, что ему в рот попал волос, который раздражает язык и нёбо. Он снова зачерпнул воды и выпил. Но никакого волоса не оказалось, а если и был, то он никак не мог его смыть. Лицо справа горело. Он с трудом соображал, как будто его выдернули из глубокого сна как раз в тот миг, когда собственное «я» позабыто, а глаза, уши и разум просто воспринимают мир, не пытаясь ничего объяснять и не ища в нем смысла.

Затем нечто похожее на его личность вернулось, но каким-то другим. Все невнятные, невысказанные, намеренно игнорируемые и презираемые желания выдвинулись на передний план, а вся нежность, любовь и доброта съежились от их напора.

На коже сестры мерцал и подрагивал какой-то знак, три переплетенных треугольника. А затем остался только один треугольник, но, приглядевшись, он понял, что треугольник не хочет оставаться один. Он желал, чтобы два другие были рядом. Карас увидел сражение, знамена, трепещущие на солнце: алое, золотистое и еще одно, черное, – это было знамя смерти, огромная туча мух, зависшая над полем боя. Ему вспомнилась одна история, которую он слышал. Богиня Геката отправилась на пир, а богатый и злобный правитель решил посмеяться над ней, испытать ее проницательность и дар предвидения, поэтому приказал подать ей в похлебке младенца без рук, без ног и без головы. Богиня, желая наказать правителя, прокляла его, он превратился в волка и съел двадцать собственных сыновей. Человек, превратившийся в волка. Вот, кого стоит бояться. Гнев человека-волка был неукротим, приступы голода по силе равнялись океанским приливам, никогда, никак он не мог насытиться.