Борис Усенский - Берега Ахерона

Переполох, связанный с приездом «товарища Троцкого», улегся и улегся, надо отметить, не без помощи благообразного старичка-лекаря и здоровяка фельдшера из Бахчисарайского желтого дома. Бывшая пулеметчица почему-то приняла медиков за белогвардейцев, контузила фельдшера шваброй, забаррикадировалась в кладовой и швыряла в форточку куски мыла, принимая их за толовые шашки. Морозова эта катавасия ничуть не волновала и он, с помощью купленного на барахолке справочника, принялся вычислять ночь ближайшего новолуния. Дроздов напротив присоединился к зевакам, осаждавшим последнюю твердыню отважной амазонки. Верзила фельдшер, потирая ушибленную поясницу, костерил сумасшедшую бабу в бога, душу, мать и даже чертову бабушку, не обращая на старшего коллегу ни малейшего внимания.

— Милостивый сударь, не найдется ли огонька? — обратился почтенный лекарь к Дроздову, который, весело попыхивая папиросой, комментировал полеты мыльных боеприпасов.

— Недолет! Перелет! Вилка! Цель уничтожена!

— Е-мое! Сука, твою мать! — взревел фельдшер, потирая лоб, — Я тебя сейчас устрою!

— Fortuna non penis…! — оборвал помощника врач, — Пока мы с товарищем командиром курим, снимите с петель калитку и принесите ее сюда!

— Есть женщины в русских селеньях, — почесал затылок Дроздов, — Может пристрелить, чтобы не мучалась?

— Ну что Вы, уважаемый! — возмутился врач, — Это же просто неповторимый экземпляр для моего паноптикума! Знаете ли Вы опусы Антона Чехова? Во всяком случае, слышали. Мы вместе отдыхали и, как-то в Ялте, я ему говорил, что только в богоугодном заведении существует настоящий простор для полета мысли, раскрепощенной в отношении общества!

— Палата номер шесть? — улыбнулся Александр, — Мрачновато.

— Именно! — согласился врач, — Антон все утрировал до гротеска, хотя оглянитесь, и сразу станет ясно кто нормален! В заведении, где я состою на службе, даже атмосфера особенная, пропитанная флюидами совершенства. Например, полковник Кранковский — настоящий философ. Решил познать учение маркиза де Сада и уже второй десяток лет сидит в уютной комнате, за ажурными решеточками на окнах. Если зайдете в гости, дам ознакомиться с трактатами Кранковского. Смею уверить, что в них истинная неповторимость, которая маркизу даже не снилась. А ведь для подтверждения своей теории Кранковскому хватило всего пяти горничных. Кажется коллега aut cum scuto.

— Мой друг! Прикройтесь щитом, подберитесь поближе к окну и расскажите, чем больная занята. Если сумеете, то поставьте диагноз.

-Удар мылом переживу и так, — буркнул фельдшер.

— Дворник сообщил, что в комнате пять лопат, один багор и парочка топоров, — назидательно заметил психиатр.

Как бы в ответ на подобные слова стекло со звоном вылетело и багор, просвистев над головой Дроздова, с невероятной силой воткнулся в ствол дерева.

— К черту все! — возмутился фельдшер и, отбросив импровизированный щит, направился к пролетке.

— Очень правильно, коллега! Достаньте рубашечку из парусины, — старчески дребезжащим голосом крикнул эскулап.

Дроздов выдернул багор из дерева, осмотрел сие изделие и, не обращая внимания на предостерегающие крики, подобрался к окну, чтобы растащить раму.

— Учитесь, будущее светило медицины! — улыбнулся психиатр, — Принесите флакон с эфиром, тампон и прикройте товарища военного!

Фельдшер передал коллеге сумку и опасливо поднял дверь. Комендантша ногой вышибла оконную раму и с ненавистью посмотрела на двух милиционеров, спешивших на помощь Дроздову.

— Товарищ Троцкий, уходите! Я задержу их! — прогрохотала Василиса и выпрыгнула во двор, размахивая топором на длинной рукояти.

Фельдшер, приняв удар топора в «щит», позволил Дроздову оглушить больную и с помощью блюстителей пролетарского порядка таки связал защитницу наркомов.

— Сволочи! Белые гады! — прохрипела пулеметчица и укусила врача за палец.

Это был ее последний подвиг. Вскоре подействовал эфир, грузное тело больной обмякло и опрокинуло фельдшера на землю.

— Преогромнейшее спасибо, уважаемый! — расшаркивался врач, — Если возникнет нужда, обращайтесь в наш желтый домик на окраине Бахчисарая к Артемию Францевичу Жердицкому. Буду рад. Приезжайте в воскресенье утренним поездом! Ой! Варвары! Дикари! Коновалы! Это же дама! Вяжите ее, а не душите и вытащите кляп! Она может задохнуться!

— Спасибо за приглашение, Артемий Францевич! — улыбнулся офицер, — Александр Михайлович Дроздов, военный инженер! Очень было приятно познакомиться!

В такой вечер совершенно не хотелось сидеть в душной комнате, и Дроздов решил прогуляться, предоставив другу возможность, в одиночестве, заниматься топографией Луны и ее окрестностей. А ведь была и другая ночь, январская ночь двадцатого, холодная, промозглая, ревевшая соленым ледяным ветром. Их было совсем мало: Витковский, Колтышев, Туркул, Манштейны, Харжевский, Протасович, Кабаров и, разумеется, Дроздов. Хотя почему разумеется? Александр никогда не считал себя сподвижником легенды «белого» движения, Михаила Гордеевича Дроздовского.

Подполковника вытащил из офицерского собрания капитан Елецкий и приказал ровно в полночь прибыть на квартиру генерала Витковского. Уже на пороге встретил Манштейна младшего, который и сообщил причину столь странного вызова. Гробы погрузили на телегу, бросили пару заступов, несколько лопат, закрыли поклажу просмоленной парусиной, и полковник Кабаров взгромоздился на козлы. Шли молча, нервно покуривали в рукав и боялись взглянуть друг другу в глаза. Особенно было тяжело старику Манштейну, едва успевавшему за телегой. Дроздов хотел, было помочь, но напоролся на испепеляющий взгляд и автоматически одернул руку. Прогрохотали по Большой Морской, поднялись к адмиральскому собору, а там прямо на Никольское кладбище. Витковский хотел пригласить священника, чтобы освятил землю, но запротестовали Туркул, Харжевский и, что самое удивительное, Манштейн старший.

Туркул вручил Дроздову полуштоф самогона, приказал найти кладбищенского сторожа и по возможности сделать так, чтобы пролетарий ничего не видел и не слышал. Пролетарий отнесся с пониманием к просьбе господ офицеров и сам, заметьте именно сам без всякого принуждения, упился до бесчувствия, о чем и было доложено Антону Васильевичу.

«Здесь!» — топнул ногой Туркул и сорвал парусину с телеги. Промерзшую землю копали долго, попеременно меняясь. Часа через три в могилу глубиной полторы сажени, после короткой молитвы, опустили гробы Дроздовского и Туцевича, засыпали и утрамбовали землю. Вот так: без могильного креста, ружейного салюта похоронили своих командиров. Вернулись на квартиру Витковского и молча пили спирт из оловянных кружек.