Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

Потревоженные утки давно смешались с кормящимися у берега сородичами, однако Мэллит не спешила ступать на усыпанную мелкими камешками дорожку, дав безумной время отослать служанку, а нареченной Эмилией — дойти до беседки и запереть теперь уже запретный сад. По обе стороны входа в лабиринт стояли две скамьи, возле первой доцветало странное растение, похожее на вдруг заалевшую мяту. Гоганни сорвала и размяла в пальцах листок, он пах пряно и горько, напоминая смешанную с перцем полынь. Алая трава, если в ней нет яда и чрезмерной резкости, сможет отбить запах тины у озерных рыб…

Хруст гравия, еле слышный в шорохе тростника, заставил девушку оглянуться. Первородная Габриэла неспешно шла к озеру, она еще не видела гоганни, но здешний берег слишком топок, чтобы успешно исполнить задуманное. Мэллит откинула капюшон и села на скамью, ожидая, что ее окликнут, и готовясь ответить.

— Ты опять здесь, девочка? — Первородная казалось слегка удивленной. — Как же тебя тянет покой…

— Я в первый раз вижу такой цветок. — Мэллит раскрыла ладонь с красными листочками. — Это яд?

— Увы, нет. — Габриэла тоже откинула капюшон. — Это искрянка. Летом она топит берег в крови, хочешь увидеть это и другое — оставайся со мной.

— Я нужна баронессе Вейзель. — Мэллит, словно сожалея, покачала головой. — Как я могу ее оставить, ведь она теперь одна…

— И пусть. — Первородная улыбнулась. — Пойдем отсюда. Озеро ловит слишком много солнца.

— В сердце тростников вода не режет глаза, — тихо согласилась гоганни, — там спокойно.

— «Сердце тростников»… — повторила безумная. — Сердце… Оно утонуло, вокруг него вырос тростник. Сердце помнит, оно рассказывает о чужом доме, и тот снится и снится… Меня заперли в чужом сне, но разве это предательство первое? Так ты не любишь моего брата?

— Я не могу любить.

— Ах да, ты говорила… Почему ты не ненавидишь?

— Он умер.

— Ну и что? Нельзя прощать, запомни это. Никогда и никого не прощай, тогда ты останешься и запрешь за ними двери. За всеми. Пусть воют по ту сторону, пусть грызут засовы… Пусть тянут за собой свою кровь и своих любовников! Ты знаешь, как ты красива? Красоте нужна или любовь, или ненависть, без них ты станешь такой, как она!

— «Она»? — переспросила Мэллит. Впереди блестит пруд, но у этого берега слишком много тростника и ни одного камня. — Графиня Гирке?

— Она так и не стала Гирке, она предпочла поседеть… А ведь все было очень просто. Любить мужа или ненавидеть, а она выбрала цветы… Ей бы ненавидеть тех, кто ее отдал и взял, но она стала собакой и сторожит мое сердце. Глупо, ведь я его променяла, только Ирэна вообще глупа, она решила меня жалеть. Тебе меня жаль?

— Я… вас не знаю.

Ее нужно взять под руку и отвести к двум камням. Иначе она так и будет стоять и говорить, а потом придет Эмилия…

— Не знаешь? Тебя нес на руках мой брат, что он тебе говорил?

— Полковник Придд не хотел, чтобы я разбила ноги. Он ничего не рассказал.

— Он — негодяй, они оба негодяи… Один недоплатил, второй заплатит за двоих. Жаль, Валентин не хочет полюбить тебя. Я была бы рада.

— Мне не нужно, чтобы меня любили! — Мэллит взяла безумную под руку, так в Талиге ведут знатных дам, так везде прикасаются к змеям. — Я видела, на дне что-то блестит, но ведь это не сердце?

— Нет, конечно же, нет…

— Но я видела.

— Побрякушки. Глупые женщины так выпрашивают счастье. Здесь был колодец со злом… Ты слыхала про зло, что приходит с закатом? Порой оно дает, что у него просишь… Это те, что желают добра, всегда забирают! Значит, ты не знаешь, как мне желали добра?

— Нет. — Первородная все же двинулась с места. До двух камней далеко, но время есть, и они дойдут. — Я знаю только ваше имя.

— Мое имя? Которое?

— Вас нарекли Габриэлой.

— Я — графиня Борн, девочка. Я была такой, как ты, когда мне надели браслет с дубовой ветвью. Меня не спрашивали, в нашем доме никого не спрашивают. Я сказала «да», как мне велели, и только потом увидела его глаза, зеленые, с солнечными крапинками. Я умерла, и я родилась…

Первородная замолчала, однако руки не отняла. Она вспоминала и шла умирать, тростники это знали, тростники и леденящая мертвые корни вода. В тихом шорохе не было ни жалости, ни голода, только ожидание неизбежного. Ожидание зимы…

— Как же мы с Карлом любили друг друга! — Безумная заговорила, когда дорога почти иссякла. — Наше счастье было ярче солнца, но нас сожгло не оно… Мой муж выполнил свою часть договора, а мой уже не отец — не пожелал. Я помню, Карл проводил герцога Придда до кареты, вернулся и сказал, что помощи не будет. Он почти смирился, но я не дала ему отступить! Я знала, что делать, и я делала; я просила, и мне отвечали, но Карл отправил меня в Васспард. К ним! В их холод, в туман… Муж хотел меня защитить, а это я защищала его! Я была молода, я поехала.

— Здесь красиво, — сказала Мэллит и остановилась. Найденные перед обедом валуны ждали, как и замершие тростники, и золотая вода.

— Уходи, — внезапно велела первородная, высвобождая руку. — Ты мне не нужна… Ты не слушаешь.

Мэллит ничего так не хотелось, как уйти, но смерть была уже в Озерном замке, она заберет Валентина, если прежде не насытится его безумной сестрой. Гоганни покачала головой.

— Я не уйду, но касаться горя тяжело.

— Оно не твое. — Голос стал суше пепла. — У тебя не может быть горя, так, мелочь… Потерянная серьга, никчемная обида. Горе не приходит без любви, но только оно меня удержало. Любовь и горе рождают ненависть, а ненависть может обменять сердце на смерть. Я смогла, ты — не сможешь, ты всего лишь обронила серьгу. С каким она была камнем?

Нужно было отвечать, и Мэллит ответила:

— Это был янтарь.

— Как твои глаза. Я подарю тебе ожерелье.

— Мне ничего не нужно.

— Разве? Тогда почему ты приходишь?

— Здесь красиво. — Мэллит сошла с тропы и двинулась к воде. — Я люблю быть одна.

— Да, ты свободна, тебя трудно поймать… — Первородная идет сама! Идет к воде… — Они ускользали от меня. Оба. Но я поклялась, когда мне перестали лгать про Карла… Я обещала ему остаться в Васспарде, пока он за мной не придет. Распускались листья, я ждала, а мне говорили, он занят. Он воюет… Он бежал в Гаунау. Его убили в Занхе, ты знала об этом?

— Нет.

— Лжешь.

— Я росла в… Алате. Графиня Гирке и полковник Придд не говорят со мной о своем доме.

— У них нет дома. Брата не будет. У сестры ничего не останется.

Первородная стояла уже возле самого среза воды. Лучшего места не найти — травянистый берег и каменистое дно. Мэллит поймала взгляд, серебряный и холодный.

— Мне жаль, что граф Борн погиб.

— Тебе все равно! — Первородная резко отвернулась. — Оставь меня.

Нареченная Габриэлой смотрела на дальний валун. Ночью был ветер, он принес из сада листья и осыпал ими воду и берег. Красные на сером камне, они предвещали кровь. Рука Мэллит нырнула под плащ, готовясь высвободить молоток. Сестра первородного молчала, солнце золотило ее волосы, даруя им цвет созревших каштанов. Густые и длинные, они были уложены так, что защищали затылок и макушку.