Анна Одина - Всадник

– Все так, – настаивал упрямый Орах, – и все-таки, даже если не говорить о старых легендах, которым уже сотни лет, и гости добирались до нас из мира за Пребесконечным океаном – кто как. В основном-то это были безумные крестьяне, и потому всего интересней путешественник, что явился ближе к заре Рэтлскара – четыреста или около того лет назад. Другие такие посольства нам неизвестны, зато этому учат в школе… История наша бедна событиями, как ты понимаешь и сам. Меня еще не было тогда, – почему-то прибавил он, чтоб снять любые сомнения в своей причастности к происшедшему. – Тот человек… был благородного рождения, судя по его речи и манерам, а еще у него был в услужении каменный урод, похожий на прямоходящую лягушку; Галиат как-то называет их, но я забыл это слово. С собой у морехода был удивительный гибкий переливающийся доспех.

Темный доктор помрачнел. Увидеть это на его лице было нельзя, но Орах как будто почувствовал, что его собеседник, напрягшись, ожидает развития, и продолжал:

– Тот человек рассказывал, что отправился с материка, ибо стал свидетелем и участником битвы, предрекшей ему конец света. Он происходил из города под названием Гамарт, оттуда же, откуда пришли первые сотни кораблей…

– Камарг, – машинально поправил Делламорте.

– Камарг, – послушно согласился военачальник и продолжал торжественно: – Он рассказал о воинстве Ордена, состоявшего из многих тысяч всадников, закутанных в тьму; о том, как войско это, ведомое черным князем с серебряным лицом, встало у стен дотоле неприступного Гама… Камарта и держало осаду тысячу ночей, а затем вошло в обессиленный город; и о том, как отвратить их необоримое наступление удалось лишь благодаря вмешательству солнечного бога, чей облик был прекрасен, как цветок зари.

Что-то произошло в каверне: стало совсем темно. Орах замолчал. Было совершенно тихо: не было слышно ни шороха листьев, ни цоканья одиноких капель, ни шмыганья заблудившейся мыши, ни даже шелеста привычных волн.

– Значит, многие тысячи всадников состояли в Ордене, и тысячу ночей стояли они под стенами Камарга, и бог-защитник был прекрасен, как цветок зари? – спросил у него голос над самым ухом. Голос был очень спокоен и как будто даже весел, но слуху Ораха в этом спокойствии и веселье открылась внезапно трещина, наполненная кипящим гневом, и он отпрянул.

– Д-да, – ответил он.

– Ха-ха. Что ж, продолжай, – велел голос с недобрым любопытством. Ораху не очень хотелось заканчивать: почему-то ему показалось, что по окончании его истории его могут убить, но выбора уже не было.

– Гость рассказал, что руководил обороной сам, ибо его визири оставили его и даже рекомендовали ему сдаться. Но это уже не столь важно. Важен тот царь с серебряным лицом…

– Рекомендовали сдаться? Интересно. А как звали этого «гостя»? – прервал голос.

– Вся эта история в Полотняной книге носит название посольства Тарна, – отвечал Орах, – ибо так называл себя этот путник, а его каменного слугу звали длинным и непонятным именем, которое я не помню.

– Если я воспроизведу это имя, – поинтересовался голос, – ты сумеешь узнать его?

– Не уверен, – пробормотал смущенный Орах.

– И все-таки давай попробуем, прежде чем разговаривать о луноликих царях, – с обманчивым дружелюбием предложил темный гость. – Ниегуалла…

– …тэмар! Тэмар! – закричал Орах, так обрадовавшись, как будто всей его семье гарантировали безопасность и беспечное житье до конца дней. – Точно так: Ниегуаллатэмар. И было у него еще какое-то короткое имя…

– Значит, Танкредо и тарн, – пробормотал Делламорте, отходя от Ораха. – What an unlikely company [126].

В пещере забрезжил свет, и военачальник Рэтлскара ненадолго потерял сознание, а всадник принялся за работу. Орах наскучил доктору – ему захотелось провести какое-то время tête -а- tête со своими мыслями и… прогуляться по ночному городу. Поэтому, избавив военачальника от железной одежды, он подтолкнул его в свое неприветливое кресло и заботливо закрепил в нем: не с помощью «преобразований», а по-доброму (вернее, по-недоброму), вручную, мохнатой, колючей и жесткой веревкой из города Локамбия, где ему пришлось как-то двух человек вылечить, а одного на голову укоротить. Орах за всеми этими приготовлениями пришел в себя и, прохрипев что-то, счел за лучшее замолчать и предаться размышлениям о том, чего ему предстояло ждать теперь: второй раз за несколько дней он оказывался привязанным, но теперь уже не в ритуальных целях и не посреди благоговейного моря подданных, а в темноте, наедине с безумцем, к которому он сам и пришел за помощью… Эх.

Увидев, что связанный очнулся, Делламорте обошел кресло, обозревая плоды своих трудов, легко поддел носком ботфорта нагрудник Ораха, подвинув панцирь поближе к наколенникам, налокотникам и остальному металлу, снятому с правителя, отошел к стене и прислонился к ней, разглядывая своего пленника и удобно скрестив руки на груди.

– Зачем?.. – прошелестел Орах сухой гортанью, сделав, видимо, из приготовлений Делламорте какие-то драматические выводы. – Я же сам предложил тебе все, включая корону! Неужели тебе так уж важна тайна этого Ордена и всех твоих всадников?! Я ведь рассказал тебе об этом для того лишь, чтоб показать: и я знаю о тебе кое-что…

– Всё, что рассказывают люди, проплывшие полземли, – назидательно сказал Делламорте, – нужно делить на тысячу или две. Так что, мой дорогой военачальник, хоть ты и знаешь обо мне больше, чем можно ожидать, ты все же не знаешь ничего. Но твоя история вдохновила меня, и мне захотелось прогуляться, осмотреть заброшенные рыбачьи ходы в скалах Мастго. Буду к утру – это совсем скоро, а ты пока повиси и подумай.

Делламорте поднялся и куда-то исчез, но, как оказалось, ненадолго: он быстро вернулся в маске и плаще и заботливо перевернул военачальника вместе с креслом вниз головой, словно был тот укреплен в воздухе на каком-то невидимом подвесе: теперь Орах как будто молился, да только уж в очень неудобной позе. Доктор же нарисовал вокруг поверженного правителя куском белого камня линию, сомкнувшуюся в безупречное кольцо, подумал, стер небольшой участок с вершок шириной и поставил за кругом стакан с водой. Затем он ушел.

В дальнем конце пустынной темной улицы на укутанном золотой листвой дереве бесшумно покачивался шарообразный фонарь, светивший изжелта-фиолетовым светом. В середине мостовой рывком сдвинулась крышка люка в форме восьмерки, сделанная, как и вся мостовая, из мутноватых стеклянных полусфер. Откуда-то снизу появился гексенмейстер Делламорте, оглянулся и поднялся на поверхность. Одежда магистра подозрительно мокро отсвечивала в свете фонаря. Он проговорил что-то неприветливое на неизвестном языке и собирался было уже потратить некоторые усилия на то, чтобы высушиться, но почему-то передумал.