Андрей Уланов - Оружейник

Похоже, парню тоже хотелось разок прокатиться на роскошной яхте, пусть и всего несколько часов. В чем-то я его даже понимал.

— Предлагаю компромисс, — чуть поуспокоившись, Их Сиятельство прошелся вдоль пира и остановился напротив бело-желтой яхты, примерно в полтора раза меньше выбранной им первоначально. — Берем вот эту. И… ты хотя бы помнишь, где именно нужно будет причалить?

— А ты не помнишь?

— С какой стати?! Мы и на берегу-то ни разу не были…

Только сейчас я сообразил, что Князь и в самом деле плохо представляет, где находится дом, всего лишь на одну ночь ставший нашим приютом. Это мы с Тересой полдня колесили вдоль берега, проверяя один адрес за другим.

— Я покажу, не переживай.

Завести яхту и отчалить удалось только с третьей попытки. Двигатель работал как-то странно — вроде и ровно, без перебоев, но с каким-то странным постукиванием и при попытке дать ход выше среднего срывался на визг и глох. Наверное, стоило бы вернуться и все де попробовать взять другой катер, но этого никто не предложил. Их Сиятельство стоял, намертво вцепившись в штурвал и глядел в темноту впереди с видом Колумба в ночь перед открытием Америки. Леви полез куда-то на нос, Женевьева ушла дремать в крохотный салон, а я… я просто сидел на скамейке позади Князя и смотрел на красивый белый пароход, стоящий посреди гавани. Он и в самом деле светился, как рождественская ёлка, как и положено госпитальному судну согласно международным конвенциям.

Подплыть к борту… в самом деле, не будут же они стрелять во всех подряд, особенно если начать размахивать бумажкой от Клауса.

Хотя бы просто увидеть её… и сказать… а что я ей скажу?

Не знаю, сколько раз я прокрутил в голове этот воображаемый диалог. Сто, двести, тысячу. Ощущение другого сна становилось все сильнее. Может, чертов хлороформ еще не полностью выветрился из головы, а может, добавила качка, но реальность вокруг стала казаться все более зыбкой и… неправильной. Я показывал курс, что-то говорил… помню, Леви разглядел уходящую с берега деревянную пристань. Узкая дорожка из досок, но её вполне хватило, чтобы привязать катер и сойти, не промочив ног.

Нам повезло, армии здесь не было — если они вообще озаботились сплошным кордоном вокруг охваченного восстанием города, то выставили его где-то ближе. А здесь улицы словно вымерли, даже собаки не лаяли, только скрипели на ветру желтые пятна редких фонарей, вполне подходящая картина для ночного кошмара.

Помню, в сарае Минц чуть не полез в драку, когда я приказал ему оставить при себе один «фольмер», он-то пытался утащить все…

Потом было долго качание на волнах, вялое бормотание Их Сиятельства, что по маякам тут свое место черта с два определишь, любой идущий мимо пароход раздавит нашу скорлупку, даже не чихнув. Небо уже понемногу светлело, становилось все холоднее… наконец мы услышали рев мотора, он оборвался совсем рядом, став режущим лучом прожектора прямо в лицо и резким окриком.

— Ну вот все и закончилось, — прошептал Князь, отпуская штурвал и понимая руки вверх.

Из-за бьющего в глаза снопа света патрульный катер толком не просматривался. Раза в два больше нашей яхты, высокий борт, острый нос, а главное — где-то там, сбоку от ореола угадывался темный контур тумбовой установки. Даже будь там не спарка… одно нажатие гашетки и от нас только щепки на волнах останутся. Вдобавок, от сидения на холоде мышцы закоченели… я и разогнуться толком не мог, не говоря уж о прочей акробатике. Оставалось лишь ждать, пока они подойдут вплотную — там еще можно было бы наиграть какие-то шансы…

Новый звук пришёл сверху и услышали его не только мы — на катере тоже направили прожектор вверх, но поймать снижающийся самолет не успели. Очередь крупнокалиберного прошла от носа до кормы, выбивая фонтаны искр и щепок, со стороны это выглядело, словно катер попал под гигантский диск циркулярной пилы. Парой секунд позже к расстрелу присоединился еще один пулемет, работавший трассерами — красный дождь, истыкавший уже растерзанный остов.

***

— Похоже, — ухмыльнулся Ковбой, передавая мне чашку грога, — в этот раз кавалерия из-за холмов успела вовремя.

Меня хватило лишь благодарно кивнуть, плотнее закутаться в шерстяной плед и стукнуть зубами. Последние минуты пребывания на испанской земле, точнее, в испанских территориальных водах едва не стали для некоего Мартина последними во всех смыслах. Сначала этот патрульный катер, а затем, уже переходя на "Добрую тетю", я умудрился поскользнуться на "жабрах" и едва не воплотил свой хлороформный кошмар. Последним на сегодня чудом было, что прыгнул и вытащил меня Китаец, хотя мне казалось, он и плавать-то не умеет.

А сейчас… я знал, что за эти годы "Добрая тетя" стала мне… нам всем — домом. Но, похоже, не представлял, насколько. И лишь сейчас, на старом диване, под знакомый гул моторов, осознал, сколько душевного уюта и спокойствия могут подарить эти тонкие алюминиевые стены. Здесь все было привычным, знакомым… родным — звуки, запахи, вещи, люди…

Или… чудеса на сегодня еще не закончились? Отхлебнув глоток подслащенного рома, — воду в будущий грог Ковбой добавлял по принципу "меньше не больше" — я уставился на вошедшего в кают-компанию человека. Не то, чтобы этого толстячка с его вечной сигарой в зубах совсем не могло здесь оказаться, но…

— Раз вас видеть в добром здравии, Мартин. Или, — толстяк оценивающе прищурился, — на верном пути к нему.

Выглядел он даже жизнерадостней обычного. Скорее всего, из-за костюма — в своей горной конторе Альберт Штейн предпочитал строгий деловой покрой и темные тона. Но сейчас на нем был светло-коричневый костюм в крупную клетку, желтый жилет и красный шейный платок, на фоне обычных деловых нарядов — легкомысленно до фривольного.

— Взаимно. Как погода в Швейцарии?

— Преотвратная! — Штейн плюхнулся в кресло во главе стола и придвинул к себе пепельницу. Почти как Мастер, ведь это было его кресло, хотя в остальном двух настолько несхожих людей надо было еще поискать.

— Из Цюриха я вылетал в дождь, ветер… почти ураган. Половина авиакомпаний вообще отменила вылеты. К счастью, в Фиуме у Società Italiana летают самые бесстрашные пилоты. Мы даже не врезались в гору на взлете. Несколько часов тряски, молитв и молний за иллюминатором, а затем вуаля! — я наслаждаюсь курортом на Адриатике. Серьезно, если бы д’Аннунцио уделял чуть меньше внимания поэзии, а чуть больше — экономике… впрочем, — добавил швейцарец, — надо признать, за последние десять лет порядка там стало заметно больше.

— Это значит, — пояснил стоявший в углу Свен, — что десять лет назад в республике эстетического анархизма комфортно чувствовали себя только сумасшедшие, да и то под кокаином.