Кирилл Чичагин - Смерть Красной Шапочки

– И это ещё не всё, девочка моя, – прищурилась та, – ты поедешь на самых красивых лошадях, таких, что и не снились даже турецкому султану!

Францль, вернувшийся с лужайки, где, очевидно, отслеживал ход работ по покраске травы, пару раз щёлкнул клювом, и вот уже откуда не возьмись перед ними шесть мышей, выбравшихся из своих норок. Они получили следующую порцию пепла, чтобы через минуту обратиться в белоснежных лошадей неописуемой красоты и грации с густыми гривами и добрыми глазами. Лошади били копытами и неудержимо ржали, словно рвались в бой. Гертруда щёлкнула пальцами, и они чудесным образом сами впряглись в оглобли цугом, и встали, покорные, лишь немного пофыркивая. Кучер тут же взобрался на козлы, ухватил поводья и принялся ждать указаний.

– Ах, тётушка, я глазам своим не верю! – радости Золушки не было предела, – вы – исполнительница моих желаний! Как я могу отблагодарить вас?

– Не надо благодарности, деточка, – грустно ответила Гертруда, – езжай и развлекайся, там тебя ждёт твоё счастье!

– Спасибо, спасибо, тысячу раз спасибо! – бросившись на шею тётке, девушка расцеловала её и хотела уже было лезть в карету, как та остановила её.

– Милая, какая же светская дама ездит на балы без лакея? А те, кто высоко ценит себя, ездят уж никак не меньше, чем с двумя лакеями. Один открывает дверцу, другой опускает лесенку и помогает даме спуститься на землю или же подняться внутрь экипажа. Поэтому, раз ты у нас дама знатная и самая красивая, то и лакеев тебе положено двое. Из кого же мы сделаем тебе лакеев? А, вот из этих ребят!

Под кустом сидело две жабы, ошалело наблюдавших за всем происходившим. Уже через несколько минут под воздействием волшебного порошка они обрели человеческий облик, получили такие же, как у кучера, тёмно-синие ливреи и напудренный парики. Вот только перчатки у них были белые и из тонкой лайки. Один, как и положено, распахнул перед Золушкой дверцу, а другой опустил лесенку.

– Ну, я поехала! – радостно выпалила та и уже занесла ногу, чтобы подниматься в карету, как услышала голос Гертруды.

– Ты хочешь ехать в таких лохмотьях на бал?

Её платье было действительно ужасным. Похожее не мешковину, оно свисало на Золушке, как на пугале. Посмотрев на себя, она поняла, что на бал в таком безобразном наряде ехать нельзя, вспомнила о сожжённом Гудруной платье и горько заплакала.

– Не плачь, деточка, я припасла для тебе кое-что особенное. Да и порошка у нас осталось совсем чуть-чуть, как раз для платья.

С этими словами Гертруда достала из передника маленький и удивительно красивый цветочек.

– Это эдельвейс, дитя моё. Он растёт только высоко в горах, словно гордый и неприступный отшельник. Сила этого цветка, пробивающего своими корнями камни, и его красота станут хорошим материалом для твоего платья.

Пробубнив себе под нос опять какие-то слова, она сдула на цветочек остатки пепла, и тут произошло главное чудо. Цветок волчком завертелся в воздухе, разбрызгивая во все стороны разноцветные искры, пока, наконец, весь не рассыпался красочным фейерверком, тёплым дождём окатившим Золушку с ног до головы. Её тело страстно трепетало под его ласкающими волнами, как трепещет тело девственницы, сгорающей от страсти, под прикосновениями любимого мужчины, которому через мгновенье будет принесена в жертву невинность. Она безудержно смеялась – так ей было хорошо в ту минуту. Эдельвейс же сделал своё дело – грязные лохмотья превратились в завораживающее платье лазоревого цвета, таким бывает небо над альпийскими вершинами в ясную погоду, светло-светло-голубым. Покрывавшая её лицо копоть превратилась в пудру, сажа в румяна, а зола в помаду. Кожа на её руках выпрямилась, а ногти освободились от грязи и заусенцев, став гладкими и ухоженными. Волосы сплелись в гладкую и слегка завитую по бокам причёску.

– Ко мне словно Бог прикоснулся! – прошептала Золушка, – как же мне хорошо!

– Бог тут не при чём, – саркастически заметила Хюльдра, – здесь Бог – я.

– Спасибо, тётушка, спасибо! – только и могла вымолвить Золушка, – теперь я могу ехать?

– Нет, погоди. Я хочу сказать тебе напутственное слово. Посмотри мне в глаза. Да, вот так. Слушай меня внимательно, Аделина. Никому ни за что не называй своего имени, иначе не избежать беды. Ни под каким предлогом не открывай себя, потому что тебя никто не узнает. Если же назовёшься, то все чары рухнут, и ты останешься в грязном рубище посреди расфуфыренной толпы. Второе напутствие – веселись, танцуй, ешь и пей, сколько пожелаешь, но следи за часами – моё колдовство действует только в пределах того дня, в котором было создано. Как только пробьёт полночь, всё рухнет. Помни, Аделина, с двенадцатым ударом часов карета станет тыквой, кучер – крысой, лакеи – жабами, лошади – мышами, платье – тряпьём, пудра – копотью, румяна – сажей, а помада – печной золой. Ты лишишься всего и сразу. Помни об этом, Аделина, и покинь бал загодя, чтобы успеть вернуться домой, пока чары не перестанут действовать.

– Хорошо, тётушка, я всё поняла. Теперь можно ехать?

– Подними подол и погляди на свои ноги.

Жуткие стоптанные башмаки «украшали» прелестные ноги Золушки. Она ахнула и умоляюще взглянула на Гертруду.

– Я и об этом позаботилась, – усмехнулась та, – лишь твои новые туфельки останутся на тебе после полуночи, потому что они станут моим тебе свадебным подарком.

С этими словами она извлекла всё из того же передника маленькую шкатулку красного дерева с золотой застёжкой. Щёлкнув ею, Гертруда откинула крышку и показала удивлённой девушке содержимое ящичка. Там лежала пара очаровательных туфелек, выполненных из чистого горного хрусталя и украшенных пряжками из цельных бриллиантов.

Потеряв дар речи, Золушка скинула свои старые башмаки и надела это произведение искусства – так и больше никак можно было называть эти прекрасные туфельки. Теперь она была готова к тому, чтобы покорить княжеский дворец и сердце принца.

«Ну почему, почему она любит её больше меня? Почему она ей так помогает?».

Эта мысль пчелиным жалом ныла в голове Франчески. Ей было до слёз обидно, что приютившая её год назад лесная фея любит свою замухрышку племянницу больше, чем её. Она ведь была её наследницей, она была её единственной ученицей, за год постигшей многие премудрости магического искусства. Она, а не Золушка! И вот теперь Золушка едет в роскошной карете на бал к принцу, любуясь хрустальными туфельками и разглаживая складки своего роскошного платья.

Франческа прекрасно знала, куда направилась Гертруда – она весь день накануне рассказывала ей про свою несчастную племянницу, про свою вину перед ней и про искупление, которое скоро наступит. И вот теперь Хюльдра отправилась исполнять свой долг. Франческа же, не располагая больше силами оставаться в пряничном доме в одиночестве, наедине со своими мыслями и обидой, пошла бродить по лесу. Вернее будет сказать – побежала. Она бежала довольно быстро и не оглядывалась, будто ей противно находиться здесь, в этом доме. Всё повторялась, словно год назад, только теперь у Франчески было гораздо больше опыта, и лес она знала уже как свои пять пальцев, так что страха заблудиться не было и в помине.