Эмис Блаулихт - Гвенделл, лучший ученик

– Почему не с той ноги?

– Да просто так говорят, – улыбнулась Бьюли и посмотрела ему в глаза. – Когда у человека день плохой. Боги…

Она снова вздохнула и обхватила колени руками.

– Ты такой маленький… Куда ж тебя занесло?

– Я не маленький, – серьезно ответил Берт. – Мне уже шесть с половиной. А осенью будет семь. И я умею подрезать.

– Что делать?

– Из карманов воровать. А ты умеешь?

Бьюли опустила уголки губ и покачала головой. Она стала похожа на маленькую девочку, хотя была, наверное, ровесницей Чумы. И Берта снова охватило необъяснимое желание ЧЕГО-ТО.

– Я на колдунью учусь в Коллегии Шепчущих, – с детской виноватостью объяснила она. – Я и не должна такое уметь. Зато могу призвать скампа.

– Я таких в бестиарии видел, – похвастался Гилберт и по памяти произнес по слогам: – Да-эд-ри-ческом.

– Тебе нравятся Даэдра? – на губах Бьюли расцвела чудесная улыбка. Самая чудесная, какую видел Берт за свою недолгую жизнь.

– Ну…

Он попытался вспомнить имя хотя бы одного Даэрического Принца, с усилием продираясь сквозь дурман.

– Я знаю некоторых, – раздумчиво произнес Берт, лихорадочно копаясь в памяти, и наконец нашел: – А! Мне Сангвин нравится. И Шеогорат. И кто-то еще… А другие скучные. Но мне еще нравится Лорхан, только он не Даэдра, а… М-м…

– Аэдра, – помогла Бьюли.

– Да. И Барензия. Ты читала про Барензию?

– Это же человек, – хихикнула Бьюли и подперла подбородок костяшкой указательного пальца. —Ты много читаешь, да?

– Ну, наверное.

– Умничка.

На щеках Берта вспыхнул румянец, а спину окатила волна жара. Сердце взвилось под горло. Берт спешно отвел глаза в сторону Великого дуба , точно увидел там что-то интересное.

Лереси только один раз назвала его умницей, но это не было настолько приятно. А сейчас он захотел прыгнуть до облаков от радости, напрочь забыв, что его только что вышвырнули из таверны под гогот друзей. Все тревоги и обиды вдруг стали такими пустяковыми – аж смешно.

Он снова повернулся к Бьюли и встретился с ней глазами. Внутри все застыло. Берт забыл, о чем они только что говорили и что было в таверне.

– Хочешь, я тебя провожу? – тихонько спросила она. – Уже ведь и правда темно.

– Нет, – как можно тверже сказал Гилберт, с трудом удерживая дрожь в голосе. – Это ведь мальчики должны провожать.

– Кто сказал?

– Все это знают.

– Провожают те, кто хочет, – просто ответила Бьюли и встала. – Пойдем.

– Нет, я тебя провожу, – Гилберт услышал свой обиженный тон и постарался нахмуриться, чтобы казаться серьезнее, но вышло слабовато. – Я тоже хочу.

Бьюли усмехнулась и спустилась к нему на мостовую.

– Ладно, пошли. Я рядом с часовней живу.

По дороге они разговаривали о Барензии, о Даэдра и Аэдра, о книгах в целом. Дурман в голове уже почти растаял, и Берт мог соображать по-прежнему резво. Сумерки густели по мере того, как в домах гасили свет. Вдалеке лаяли собаки Рены Бруйант, раздирая ночную тишину.

Бьюли говорила, что есть кое-какие книги, которые Гилберту пока читать нельзя.

– Потому что я не пойму?

– Просто они…

Бьюли умолкла, подбирая слова. Берт украдкой смотрел на нее снизу, разглядывая розовые губы. Они вдруг стали очень притягательными, почти такими же, как ее грудь. Про губы Лереси ничего не говорила, поэтому Гилберт решил, что на них можно смотреть хоть до одури.

Их шаги разносились по темной аллее гулким эхом, и от этого было почему-то очень хорошо.

– … Ну, не для детей, – сказала наконец Бьюли. – Они похабные.

– Как это?

– Неприличные. Там пишут такое, что детям читать рановато. Да и не всем взрослым нравится.

– А тебе нравится?

Бьюли растерянно улыбнулась и оглянулась по сторонам.

– Так неудобно с тобой об этом говорить. Давай ты подрастешь сначала? Тогда сразу скажу, честно.

Гилберт остановился и вкрадчиво сказал:

– Я никому не скажу. Мне же интересно.

Бьюли замерла в паре шагов от него и снисходительно покачала головой.

– Нет уж. А то твой папа мне предъявит.

– Я совсем никому не скажу, даже ему. Совсем-совсем никому.

Снова она помотала головой, на этот раз с виноватой улыбкой. Берт насупился и отвернулся к часовне. Он уже думал над тем, чтобы бросить Бьюли и уйти домой, раз она считает его малышней. Но перед глазами все еще стоял образ ее губ и груди. Он-то и пригвоздил к земле. Очень уж нравился. Ну просто очень.

– Больно надо, – буркнул под нос Гилберт и пошел за Бьюли. – Я тогда тебе про “Детей неба” не расскажу. А там такое…

Но он рассказал.

Стоя на пороге ее дома. Он рассказывал про нордов с могучими Голосами и смотрел ей в лучистые серые глаза. А потом Бьюли погладила его по голове и сказала, что он солнышко.

Солнышко.

Гилберт зачарованно прокручивал в памяти это слово перед сном. От него было так жарко, что Берт скинул одеяло и долго ворочался, прежде чем уснуть.

***

На следующее утро он хотел встать пораньше, чтобы застать папу, пока тот не ушел в караул, и рассказать о Бьюли. Берт предвкушал его расспросы и молчаливую гордость во взгляде. Может, он даже бы рассказал, что значит «похабный».

Но не вышло. Гилберт спал даже дольше обычного, ведь ночью он долго не мог заснуть. А еще вчерашний сахар хорошенько его «притопил», как сказал бы Гаф. Идиотина Гаф, который не защитил от Чумы и дал этот тупой сахар. Безусловно лучший на свете, но тупой, потому что Гилберт мог думать только о нем и о Бьюли.

Но о сахаре больше.

Он набирал воду в колодце за домом, слушая непривычно громкий птичий щебет в кронах. Раньше Гилберт выходил рано утром, когда было еще тихо, чтобы поскорее закончить всякую возню по дому и пойти шляться с мошкарой. Или подняться к себе и почитать.

А сейчас птицы орали вовсю, и Гилберт чувствовал странную оторванность от времени. Да и мысли о Бьюли уносили его куда-то далеко. Будь папа рядом, Берт бы все ему рассказал, потому что сгорал от непонятного желания смотреть ей на губы и слушать. Целую вечность.

Он стал крутить ручку на вороте, наматывая веревку с ведром. Вода в нем тяжело плескалась и искрилась в солнечных бликах. Берт докрутил до упора и стал вытягивать ведро на бортик, когда услышал за забором голос Лирена:

– Привет.

Гилберт обернулся, положив руку на отодвинутую крышку колодца. Лирен стоял смирно, даже не облокотившись на ограду.

– Привет.

– Ты не обижаешься? – заискивающе спросил Лирен.

– На тебя – нет. Ты же ничего не делал.

– Я просто подумал, что не надо было молчать. А то все как-то плохо получилось. Ты извини.

Берт тихо вздохнул. Хоть Лирен и не должен был извиняться, от этих слов все равно стало потеплее. Он подошел к забору и прислонился спиной к перекладине.

– Ты-то зачем извиняешься? Тебе не надо.