Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь

Робер кивнул, он тоже так думал, хотя ответа от Валмона раньше, чем на десятый день, ждать не приходилось. И то если у Кольца знают, где сейчас Проэмперадор Юга, и если того не занесло куда-нибудь в Приморскую Эпинэ.

Встреча продолжалась. Октавия в сопровождении дворцовых гвардейцев, которым для такого случая церковники уступили приличных лошадей, доставили на деревенскую площадь, куда высыпали местные, тут же перемешавшиеся с беженцами. Праздничный колокольный звон и яркое солнце довершили дело — лица расцветали улыбками, от которых Эпинэ почти отвык.

— Монсеньор, — рыженькая женщина, тоже знакомая, протиснулась к ним и теперь старательно задирала подбородок, — монсеньор…

— Да, милая? — А ведь она похожа на Мэллит! Пусть не столь красивая, но хрупкая, трогательная и… смелая. Гоганни ушла от Альдо, талигойка от этого, покойного усача…

— Монсеньор, вы не могли бы… Офицер, который был с вами у Старого парка, он обещал… хотел меня найти…

— Жильбер Сэц-Ариж погиб на пожаре, — хрипло сказал Эпинэ. Рыженькая вздрогнула и даже не отошла — исчезла в веселой толпе, как в омуте.

— Кто это? — подал голос Рокслей.

— Не знаю. Прибилась к нам у Старого парка. Какой-то урод ее не пускал, Жильбер его прикончил. Я и не знал, что они хотели встретиться.

— Нет!

— Нет? — не понял Робер. — Но ты же ее впервые видишь!

— Создателя нет, — уныло объяснил Дэвид. — Если случается такое, то мы одни…

— Лэйе Астрапэ, мы всяко одни! Создатель ушел, старые боги ушли, Алву куда-то унесло… Но Блор отбивался до последнего, а ты его выручил и спас Октавия. Ты для них, — Робер ткнул рукой в пеструю солнечную площадь, — сейчас поважней небожителя. Мы еще не на Кольце, а Карваль еще не вернулся, так что страдать некогда.

— Я не страдаю, — огрызнулся Рокслей, — просто ну не может же быть, что Он согласен на… такое. Или Леворукий сильнее?

— Я тебе что, кардинал? И вообще, — мелькнула престранная мысль, и Робер чудом ухватил ее под уздцы, — из Олларии разбежались не только крысы, но и кошки, так что Леворукий ни при чем. Значит, ты взял не только регалии, но и гарнизонное жалованье?

— Все, что было в мешках. — Теперь Дэвид напоминал просыпающегося. — Я подумал, что нам понадобятся лошади.

— Прежде всего нам требуется провиант и фураж. — Вспоминать мельника, задравшего цену раз в двадцать против обычной, не хотелось. Повесили и повесили. С благословения Левия. — Я еще не сказал тебе спасибо.

— Было бы за что, — отмахнулся последний из Рокслеев. — Каковы будут мои обязанности?

— А ты сам куда хочешь?

— Куда скажешь! Только чтоб дети под ухом не плакали.

— Значит, — сделал вывод Эпинэ, — в арьергард к Блору. Если что не так, сам виноват — спас у Перекатного, теперь терпи.

Шутка вышла глупой, ничего удивительного, что Дэвид не улыбнулся. Отдал честь, будто чужому, и пропал в толпе, как и узнавшая о смерти Жильбера рыжая. Иноходец поправил плохо державшуюся на слишком коротких волосах шляпу, немного постоял, слушая почти праздничный гул, и отправился к обозникам — задерживаться в трех переходах от свихнувшейся столицы было опрометчиво, а праздник… праздник они еще устроят. Когда все закончится и Проэмперадор Олларии отдаст поводья Проэмперадору Юга, а повезет, так и регенту. Не Ноймаринену — Алве.

Савиньяк придержал Грато у моста через веселую белогривую речку, так и норовящую умыть прибрежные кусты. Листья маршал узнал — такую веточку, едва распустившуюся, он весной сорвал в Гаунау и назвал калиной. Лето подтвердило догадку зелено-оранжевыми ягодными гроздьями, лето подтвердило слишком многое… Догадливость льстила самолюбию, но лучше бы ошибался Проэмперадор, а не регент! Ли поправил шейный платок и послал Грато на мост. На той стороне было такое же лето и такая же калина. Шестнадцать дней Торку изменили мало, она все так же радовалась теплу, не забывая, что впереди холода.

Чуть ли не из-под копыт выскочила полосатая торская белка, она тащила гриб. Звери мудры, они готовятся к зиме; это людям лето, мир и молодость кажутся вечными. Счастливым людям… Граф Савиньяк знал цену лета — цену передышки, но сегодня можно было не торопиться — Хайнрих обещал быть на перевале лишь через два дня.

Липпе был от границы дальше, чем Агмштадт; правда, гаунасский медведь мог менять лошадей и не тащил с собой дам. Мысль о спутницах оказалась пророческой — госпожа Арамона не замедлила напомнить о себе. Наездницей белокурая дама была средненькой, но от возка отказалась. Очень похоже — ради беседы с глазу на глаз.

— Сударыня? — Ли галантно приподнял шляпу. Еще одна полосатка распласталась на дереве вниз головой, таращась на всадников. Бергеры редко бьют белок — не та добыча…

— Я рискну заговорить с вами о моей дочери, — четко произнесла супруга выходца. — О моей живой дочери Селине. Прошу простить мою наглость, я — мать, как бы напыщенно это ни звучало.

— Я слушаю вас.

— Монсеньор, вы вряд ли подобное замечаете, но меня беспокоит маркграфиня Урфрида. Есть вещи, говорить о которых почитается непристойным, но Селина многого не понимает, а маркграфиня понимает превратно. Мы приглашены, вернее сказать, истребованы ко двору регента и после встречи с королем Гаунау должны отправиться в Ноймар. Маркграфиня собирается туда же. В свое время меня выдали замуж, не считаясь с моими чувствами. Мне с моей внешностью рассчитывать было не на что, но Селина достаточно… недурна собой для брака по любви. Монсеньор, я боюсь, что супруга регента устроит судьбу моей дочери по просьбе своей.

Госпожа Арамона говорила, будто писала очередное неимоверное письмо. Она загодя продумала каждое слово, и Савиньяку это нравилось, тем более что женщина вряд ли ошибалась.

— Чего вы хотите?

Она в самом деле умна, Рокэ можно в очередной раз поздравить, только поздравлять некого.

— Я понимаю, как это звучит, но… Я просила бы изыскать для нас возможность вернуться в Надор без урона для чести Селины. Я знаю, что моя мать стала супругой моего отца, но пребывание в Креденьи для нас было бы тягостно.

— Вы могли бы добавить, что положением, в котором вы оказались, обязаны мне. В Найтоне вы написали весьма примечательное письмо, но почему в нем нет упоминания о моей дуэли с сыном тессория?

— Потому что моя дочь была лишь поводом.

— Вы были преданы королеве?

— Я — нет, моя дочь и Айрис Окделл ее величество любили.

— А вы, именно вы?

— Теперь мне ее жаль… — Не ожидала подобного вопроса и, кажется, не врет. — Окделл, если он убийца, должен быть наказан.

— Он убийца, сударыня. Так что вы думаете о Катарине Ариго?

— Она защищала свою провинцию и тех, кого могла, она очень рисковала… Если б только ее величество не удерживала… супруга в столице после бегства Манриков! Нужно было бежать, а она ждала. Чего?