Eldar Morgot - Звезда Даугрема

Через сотни лет, когда развалины цитадели почти исчезли, сюда пришли монахи, чтобы заложить монастырь, к пущей радости жителей деревушки Кеманы, которым теперь не нужно было переться вниз, к побережью, чтобы помолиться богам в прибрежном городе Даугрем. Монастырь построили быстро, и ничто больше не напоминало про старую крепость нелюдей. Лишь подземелья и сеть катакомб, уходящих чуть ли не к Большому Хребту да байки старых монахов — вот все, что осталось от древнего народа. Величие обратилось в прах.

Одинокий всадник в рясе Храма Ормаза осадил уставшего коня и приложился к початой бутыли. Вытер рот рукой, вздохнул.

— Хвала Вседержителю, — пробормотал он, — успеваю в Кеманы до темноты.

Он боязливо огляделся. Кричали вдалеке чайки, пошел мокрый снег. Путник решительно пришпорил лошадь и поскакал вперед, к показавшимся столбикам, обозначающим начало монастырской земли. Когда он достиг их, уже полностью стемнело. Вдалеке гостеприимно сверкали огни монастыря, а на веранде первого дома сердобольный хозяин выставил фонарь, худо-бедно указывающий путь поздним гостям. Верно, там корчма, решил всадник, приободрившись. Проезжая покосившиеся столбы, невольно вздрогнул от вида полурассыпавшихся каменных дэвов, что охраняли въезд. Дэвы яростно скалили зубы, занеся над головами дубины. Путник покачал головой.

— Дейла Заступница, что же это такое? Обязательно поговорю с настоятелем. Что за нечестивые идолы?

И тут дикий вопль достиг его слуха. Всадник подскочил в седле от неожиданности, выкатил глаза и схватился за нож. Его губы зашептали молитву.

Новый крик. Вернее, вой, яростный и длинный. Ненадолго показалась ущербная луна, осветила парализованное ужасом лицо всадника. Он осенил себя знаком Ормаза, дрожащими пальцами затянул потуже тесемки монашеского плаща и поскакал вперед, прижавшись к шее встревожено заржавшего коня. Пролетев стрелой по безлюдной улочке, завернул направо, к воротам храма, над которыми с натужным скрипом раскачивался на ветру тусклый фонарь.

— Открывайте! — путник неистово забарабанил кулаками, со страхом ожидая нового вопля. — Отворите, во имя Ормаза!

Вой вернулся. Причем в этот раз настолько близко, что в ужасе заржал конь, забил копытами, а его бледный от страха хозяин едва не свалился прямо в жижу из грязи и тающего снега. Из последних сил удерживая дрожащую лошадь, человек в монашеском плаще облокотился о ворота спиной и стал яростно бить в ворота ногой. При этом он затравлено озирался, пытаясь что-то высмотреть в черных выбоинах улочек села. Заскулил где-то пес. Снег усиливался.

— Да открывайте же, Кудиановы дети! — взвыл монах, выбиваясь из сил.

Когда невидимое чудище снова огласило окрестности яростным рыком, несчастный путник прижался к воротам, обливаясь потом. Диким взглядом он всматривался в темноту, в страхе ожидая, что оттуда вот-вот выпрыгнет нечто ужасное…

— Где же вы?! Открывайте, ради Вседержителя Ормаза!!

Наконец, зазвенели ключи, и двери раскрылись.

— О, Дейла, отец Гулверд, это ты? — раздался виноватый голос. — Заходи, заходи! Ох, прости меня, уснул!

— Ормаз простит, — прохрипел отец Гулверд, вваливаясь в ворота и таща за собой храпящего коня. Не выдержав, бросил в руки удивленного толстого монаха-привратника поводья, и самолично закрыл ворота, оперся спиной, вытер пот со лба. У него дрожали руки и ноги.

— Гелкац! — выдохнул он. — Значит, не врут эры?

— Гел? — засмеялся привратник, задвигая засовы. — Ну, что ты, отче. Это ж волк-бедолага, на луну воет с голодухи! Идем же скорее, холодно же!

— Разве волк может так вопить? — Гулверд тщетно пытался унять дрожь.

— Может, брат. Время-то зимнее, добычи мало, вот и воет

Брат Гулверд некоторое время молча смотрел на добродушное лицо привратника, словно стараясь высмотреть в нем обман и лукавство. Но толстый монах с фонарем в руке так и светился простодушием. Гулверд хмыкнул, чувствуя, как к нему начинает возвращаться спокойствие.

— Ладно, дружище Севдин, — наконец, проговорил он, когда они подошли к сложенной из крупного обожженного кирпича пристройке, примыкающей к храму. — А ты как? Что племянница?

— Тут она, брат, — просиял Севдин, открывая двери и пропуская Гулверда вперед. — Уже больше месяца гостит у нас. Отец Андриа лег почивать, так что завтра поговорите. Устал он нынче, раненых врачеваем. Война ж, будь она неладна.

— Ормаз милостив, брат! — улыбнулся Гулверд. — Я с хорошими вестями из Цума. Говорят, Влад из Ашар раскаивается, что столько крови невинной пролито зазря, и нашей и братьев-душевников. Не иначе, с повинной отправится к Ламире, да продлит Дейла ее года!

— Добрые вести, брат! — заулыбался Севдин. — Я знал, знал, не допустит Дейла смертоубийства больше.

Гулверд заметил боль в глазах толстого монаха. Совсем недавно от рук банды душевников и ыгов погибла семья его сестры, а единственная выжившая — племянница сначала пропала, а потом счастливым образом нашлась. Ее привезли из самого Мзума, к необычайной радости дяди.

— Ты обожди меня здесь, — сказал Севдин, — я лошадку отведу и вернусь. Поговорим еще! Расскажешь, что там в мире творится.

— Конечно, — согласился отец Гулверд, провожая взглядом монаха. Затем он принялся осматривать помещение. Ничего не изменилось, пока его не было. В большом камине весело трещал огонь. Булькал котел, из-под крышки которого шли пар и соблазнительный запах мясного супа. На аккуратно побеленных стенах висели образы Ормаза и Дейлы, а в углу белела только что постеленная кровать с целой горой подушек. Гулверд опустился на длинную скамью, что стояла у стены. Скинул с себя вымокший плащ. Он собирался подойти к огню, чтобы согреть руки, когда новый вой заставил его замереть.

— Волк, значит, — прошептал он. — О, Дейла…

Мокрый снег хлестал по темной мостовой под монотонное завывание ветра. Дана спешила домой, старательно обходя покрывающиеся белой коркой лужи и пряча лицо под низко накинутым капюшоном. За спиной остались яркие огни королевского дворца и последний пост Телохранителей. Скучающие солдаты почтительно кивнули самой Дане — горничной Светлоокой Ламиры. Девушка приветливо улыбнулась мерзнувшим часовым и свернула в улочку, что прилегала к самому дворцу — именно там, в большом доме, дарованном ее предкам правителями Мзума, ее ждала больная мама.

Короткий зимний вечер сменился ночной тьмой, и лишь редкие фонари тускло освещали улицы Мзума. Едва не поскользнувшись на подмерзшей брусчатке, Дана обошла угол дома, ненадолго остановилась перед свежим объявлением, призывающим народ к терпению и молитвам «ради скорейшей победы наших доблестных войск над мятежниками», и побежала дальше. Как только девушка скрылась в темноте, от едва видного в свете фонаря дома отделилась тень человека. Он некоторое время смотрел вслед горничной, затем осторожно двинулся вперед, почти незаметный в своем черном одеянии.