Eldar Morgot - Звезда Даугрема

— Боль — это новая жизнь! — глаза Горгиза горели красным огнем, черты лица исказились, длинные клыки вылезли из почерневших губ, волосы — черные как смоль — выросли на удлинившемся лице. Вернее, уже не лице, а рыле. Слюна капала из широко раскрытой пасти оборотня, одежда чуть ли не лопалась на изменившемся теле, теперь уже нечеловеческом, зверином.

Анастас и трое карлов в ужасе смотрели на чудовище. Аинэ закричала, а брат Кондрат дрожащей рукой извлек дубину, и зашептал молитву.

— Боль! — звериный рык вырвался из изогнувшейся груди чудовища. Взмах лапами, хрип. Голова джуджи катится к стене. Новая кровь и торжествующий рев гызмаала. Новый прыжок, стремительный, почти невидимый для глаза, и Горгиз приземляется прямо на дико заголосившего джуджу, разрывает когтями грудь несчастного. Куски плоти летят в разные стороны, брызжет кровь из разорванной артерии.

— Атам, атам! — отчаянно кричит медвежонок, подпрыгивая на плечах бледной как смерть Аинэ. Девушка не сводит глаз с чудовища.

Брат Кондрат наконец пришел в себя, взобрался на мечущегося Толстика, ударил пятками. Рыжий конь тяжело помчался вперед, прямо на расставившего руки Горгиза. Но в это мгновение поднялись Анастас Бабник и уцелевший джуджа. Обливаясь кровью, карлы атаковали оборотня сзади. Они шли на верную смерть, но их обреченная атака позволила Толстику прорваться в коридор, задев ревевшего Горгиза. Оборотень развернулся на месте, отбил удар топором, дотянулся когтями, страшным рывком вырвал кусок мяса прямо из груди Анастаса. С истошным воплем атаковал второй джуджа, но гелкац уже перегрыз глотку Бабника, развернулся и встретил последнего противника с жуткой ухмылкой.

Брат Кондрат, Аинэ и Медвежонок услышали дикий крик, быстро смолкнувший. Некоторое время Толстик скакал по коридору, а затем оглянувшийся Медвежонок тревожно зарычал. Рыжий конь бешено заржал, прибавил ходу. Аинэ ухитрилась обернуться, чуть не потеряв сознание от боли.

— Дедушка Кондрат, он гонится за нами!

— Поворот!

Тяжелым галопом, весь в мыле, Толстик вылетел в новый поворот, резко поднимающийся вверх. Впереди задребезжал свет, и брат Кондрат ударил пятками усталого жеребца. Застучали копыта по камню.

— Давай, коник, вперед!

Рычание сзади прозвучало так близко, что от испуга рыжий конь едва не покатился по брусчатке, но выстоял, и, поднимая каменные брызги, помчался к манящему призрачному свету. Аинэ оглянулась, и сквозь темные круги перед глазами увидела его. Оборотень приближался, стремительно сокращая расстояние. Глаза гызмаала горели яростью и жаждой новой крови.

— Дедушка Кондрат…

— Внучка, держись!

— Атам, адюптя, атам!

Они вскарабкались по непокорным, скатывающимся камням и вылетели на свет. Лес, опушка, лучи поднимающегося солнца освещают безжизненные ветви, покрытые тяжелой снежной шубой. Едва они появились из подземного хода, что скрывался в заснеженном, покатом холме, как солнце ушло за тучи, налетел ветер и принес с собой злые колючие снежинки. Толстик взметнул кучу снега, метнулся вправо, словно спиной почувствовав, как оборотень взметнулся над ними, расставив лапы. С разочарованным ревом чудовище опустилось на снег, образовав огромную яму в подмерзшем с ночи снеге. Брат Кондрат вдруг с ужасом понял, что Аинэ соскальзывает с седла. Толстик! Рыжий конь неудачно подвернул ногу, с испуганным ржанием завалился на бок. Долгий крик Медвежонка еще звенел в ушах, когда отец Кондрат с трудом встал на колени, сплюнул снег, огляделся. Аинэ успела отползти в сторону, прежде чем потерять сознание. Мхеценыш уже взобрался на плечо девушки и угрожающе рычал. Волосы на голове Медвежонка ощетинились, когти выходили и прятались снова на маленьких пальцах. Испуганно ржал Толстик откуда-то из ельника, что раскинулся вокруг. Значит, жеребец ничего себе не переломал, мелькнула мысль в голове инока. Но конь бежал, как теперь его ловить…

Рычание. Словно идет со всех сторон. Шипит маленький мхец.

Брат Кондрат резко перевернулся. Вспыхнуло болью колено, но инок умудрился встать и, выставив перед собой дубину, уставился на медленно приближающегося гызмаала. Губы монаха шептали молитву.

Гызмаал прыгнул вперед, прямо на угрюмо ждавшего отца Кондрата. Инок не успел испугаться. Что-то длинное и почти незримое столкнулось с оборотнем. Яростный вой, и чудовище приземляется в стороне от опешившего человека. Отец Кондрат оглядывается на Аинэ. Что такое?! Девушка и мхеценыш исчезли. Только что маленький мхец прикрывал собой бесчувственную девушку, вот под этой елью! Но как…

Горгиз поднялся, выдернул из ноги копье, отбросил в сторону. Немыслимым молниеносным движением метнулся в сторону. Припал к земле и принялся красться по снегу, оставляя за собой алые капли.

Брат Кондрат услышал хруст снега, и медленно повернулся. В голове мутилось, колено ныло дергающейся, колючей болью.

— Ты, — прорычал Горгиз, вытягивая голову и вылизывая рану на бедре.

Отец Гулверд смотрел на гызмаала, чуть склонив голову на бок. Худое лицо монаха было бледным, капюшон откинут на спину, казалось, он не замечал порывистый холодной ветер, что злобно дул прямо в лицо, неся такие же злобные снежинки.

— Ты не один! — гызмаал понюхал воздух, оскалил клыки. Повернул косматую голову. — Я чувствую ЕГО запах. И… еще кто-то!

— Уходи, несчастный Горгиз, — тихо проговорил Гулверд. — Не позорь свою семью.

Потрясенный брат Кондрат оступился и упал на спину, пополз назад. Оборотень снова ринулся вверх, огласив морозный воздух кровожадным воем. Гулверд стремительно отпрыгнул, но летящий как стрела гелкац неминуемо опрокинул бы монах в снег, если бы из ельника не вылетела рычащая туша, и не обрушила на взвывшего Горгиза удар когтистой лапой. Гелкац полетел в сторону, ударился о ель и мгновение не двигался, затем резко вскинулся, поднялся. Красные глаза прищурились. Отец Кондрат полз в сторону деревьев, помогая себе руками. Колено распухло и горело. Инок не смотрел на второго оборотня, появившегося на снегу. Кондрат даже не удивился, почему отец Гулверд спокойно стоит, широко расставив ноги и поигрывая кинжалом. Сил на удивление не осталось, лишь мысли о пропавших Аинэ и мхеценыше метались в болящей, тяжелой голове. Куда они делись, что он скажет Касперу и Зезве? Зезва, сынок…

— Горгиз, сын мой, остановись!

Брат Кондрат сглотнул, оперся локтем о землю и медленно повернул голову. О, всемогущий Ормаз!

Отец Андриа стоял на том самом месте, где только что рычал второй оборотень. Седые волосы уже не прикрывали страшные рубцы на месте глаз. Настоятель Кеманского монастыря спрятал за спину окровавленную руку, которой только что отбросил на дерево Горгиза. Белоснежные одеяния слепого монаха почти сливались с белизной сугробов.