Eldar Morgot - Звезда Даугрема

— Куда бежишь, коза? — нахмурился инок. — А послушание? Вот скажу отцу Андриа, походишь у меня во власянице, Ормаз свидетель!

— Дядя! — взмолилась девушка, сжимая руки Севдина в ладонях. — Вернулся ж отец Кондрат, и Каспер с ним! Я уже белье все вывесила и на кухне помогла, честно!

— Ох, не к ним ты бежишь, девка! — Севдин по-прежнему хмурился, но его глаза смеялись. — Рыцаря своего ждешь, ага.

— Неправда! — Аинэ густо покраснела, опустила глаза цвета морской волны. — Брат Кондрат обещал мне шаль привезти с Даугрема. Тёплую!

— Ах, да, как я мог забыть, клянусь Дейлой!

— Дядя, правда! Ну, отпусти.

Севдин упер руки в бока и смерил племянницу взглядом. Аинэ улыбнулась, подскочила и поцеловала дядю в щеку. Засмеялась и стремительно скрылась в лестничном проеме. Монах лишь покачал головой.

— Уж замуж невтерпёж, а, брат?

Севдин обернулся. Перед ним стоял отец Гулверд и улыбался. Его худое лицо с чуть приподнятыми черными бровями придавало облику инока несколько скорбное выражение. Такие же худощавые руки сжимали видавший много дорог посох. Гулверд слегка горбился и часто поводил плечами, словно ему было холодно. Впрочем, погода стояла морозная. С утра шел снег, а с Хребта дул пронизывающий ветер. Белоснежное царство раскинулось вокруг Кеманского монастыря.

— Девочка столько пережила, — ответил полный монах, наблюдая, как внизу иноки встречают гостей. — Я не могу быть слишком уж строгим, а ведь нужно, просто необходимо!

— Брат, — покачал головой Гулверд, — ты же понимаешь, монастырская жизнь не для Аинэ. Монахиня из девочки не получится.

— Да, но…

— Не заставишь же силой, — мягко настаивал Гулверд, закрыв лицо от ветра капюшоном. — А этот молодой рыцарь из Горды, скажу я тебе…

Севдин резко повернулся и вперил в собрата яростный взгляд. Но Гулверд лишь рассмеялся.

— Мой добрый Севдин, ты не умеешь злиться, совсем не умеешь!

Зезва соскочил с Толстика, снял перчатку и почесал небритую щеку. Рыжий товарищ тряхнул гривой и требовательно заржал. В монастырском дворе около дюжины монахов, не обращая внимания на новоприбывших, методично мели снег, расчищая дорожки. Несколько маленьких вечнозеленых деревьев покачивались на ветру, запорошенные снегом. Толстик топнул копытом и подал голос снова.

— Хватит ныть, — ворчливо отозвался Ныряльщик, — готовят уже монахи тебе овес, обжора. И так растолстел, как пивная бочка, дуб меня дери! Боевой скакун, ну.

— Скоро в ворота не пролезет, — согласился Каспер. Молодой Победитель гладил гнедую кобылу и улыбался.

— Ормаз Вседержитель и Защитница Дейла! — громогласно провозгласил отец Кондрат, удивительно легко для своей массы спрыгивая на землю. Богатырского сложения конь-тяжеловоз даже не пошевелился. В отличие от Толстика, который снова выразил свое возмущение голодным ржанием. — Лошадь должная быть сытой, дети мои, иначе зачем нужна такая лошадь? А если в бой или срочно скакать куда-то нужно? Исповедь принять или еще что, э?

— Ага, — согласился Каспер, поправляя пояс с отцовским мечом. — Глянь, как отощал Толстик.

Раздраженный Зезва хотел ответить, но Каспер уже отвернулся, а брат Кондрат, последовав примеру юноши, радостно прогудел, раскрывая объятия:

— Дочка, дочка!

— Дедушка Кондрат! Каспер!

Аинэ радостно чмокнула монаха, схватила за руки улыбающегося Каспера, и, нахмурившись, принялась выговаривать юноше за внушительных размеров дыру на плаще. Смущенный Каспер что-то лопотал в оправдание, но Аинэ, метнув быстрый взгляд в сторону мрачно расседлывающего коня Зезву, сердито топнула ножкой.

— Каспер, ну, сколько можно? Совсем новый плащ!

— Неряха! — донеслось откуда-то из-под Толстика.

Аинэ вспыхнула от негодования и подскочила к Зезве.

— А тебя кто спрашивает, а? Хоть бы поздоровался, бирюк!

— Добрый день, сударыня.

— Ах, ты… — Аинэ аж задохнулась, всплеснула руками, затем поджала губы и демонстративно отвернулась. Зезва усмехнулся. — Каспер, я зашью, не волнуйся.

— Дочка, я ж тебе шаль привез! — вдруг просиял брат Кондрат. — Вот ведь я дубина, а?!

Инок принялся рыться в сумках. Зезва что-то пробурчал.

— Что ты там бормочешь, сын мой? Где ж она…ага, вот! Дочь моя, глянь, какая шаль! Каспер выбирал, между прочим.

Молодой Победитель смущенно отвернулся. Аинэ на мгновенье прижалась к покрасневшему юноше, затем с радостным смехом накинула шаль.

— Ох, теплая какая, дедушка Кондрат! Спасибо! Каспер, спасибо! Ну, что ты отворачиваешься?

— Ормаз с тобой, доча. Носи на здоровье.

— Я не отворачиваюсь…

Зезва снова заворчал, отвернувшись.

— Ну что еще? — возмутился брат Кондрат. — Почему ты опять недоволен, а? Дейла, вразуми заблудшего!

— Я говорю, холодно! — Зезва с мрачным видом передал поводья Толстика подошедшему молодому иноку. — Вы как знаете, а я — греться. Мне шаль мерить не нужно, клянусь дубом.

С этим словами Ныряльщик решительно направился в людскую, закутавшись в плащ. Каспер покачал головой, хотя в душе согласился с Зезвой — холодно нынче. Аинэ нахмурилась, переглянулась с отцом Кондратом, затем вздохнула, взяла огромного инока за руку, и они двинулись за Зезвой. Старательно собирающие снег монахи даже голов не подняли. Лишь один из них, совсем еще юный, блеснул белозубой улыбкой, провожая взглядом всю компанию. Но присматривающий за послушниками пожилой звонарь грозно сдвинул сросшиеся брови, и молодой монах еще усерднее заработал метлой. Снег усиливался.

Севдин повернулся к Гулверду. Поджал раздраженно губы.

— Неужели ты веришь в эти сказки, брат? Никакого гела в округе нет. Что за ересь, прости Дейла?

— Но я слышал вой, — настаивал Гулверд, опершись о посох.

— Так то волк! — воскликнул Севдин. — Развелось серых видимо-невидимо! Эры всё жалуются, то у одного овцу загрызет, то у другого, ага. Отец Андриа советовал облаву устроит, ну. Да как её устроишь? Глянь на погоду: вот-вот метель начнется! Я б на месте гелкаца и носа из берлоги не высовывал.

— Это верно, — улыбнулся брат Гулверд, поворачивая голову в сторону гор. — Но ты не гел. Что ж, брат Севдин, пошли?

— Идем, брат. Скоро трапеза.

Монахи спустились вниз, старательно пряча лицо от пронизывающего порывистого ветра. Но колючие снежинки все равно прорывались, кололись, обдавали ледяным дыханием. Двор уже опустел: даже суровый звонарь решил, что слишком уж строго в такую погоду гонять с метлами молодых послушников. Вот за ночь снега навалит, а с утречка можно и за работу взяться, во славу Ормаза. Главное ж не двор подмести, а веру и благочестие в труде смиренном укреплять ежедневно.

Ударил колокол. Размеренно и гулко, призывая к молитве. Несколько мгновений снежной тишины, и сквозь слабое завывание ветра донеслось стройное пение монахов.