Наталия Фейгина - Цветок Фантоса. Романс для княгини

Гитара рыдала, тоскуя о том, что не сбудется, и штабс-ротмистр тосковал вместе с ней.

– Выпей со мной, томалэ, – сказал он, когда песня закончилась. – Выпей со мной в последний раз.

– Отчего же в последний, Петр Андреевич? – ласково спросил Радх, подсаживаясь к Кваснёву. – Вам, драгоценный, ещё жить да жить. Или слово кто молвил недоброе? Или сон приснился дурной?

– Дурнее некуда, – буркнул штабс-ротмистр, и тут же потянулся к стоявшему перед ним штофу, чтобы снова наполнить свою рюмку.

– Так и от снов дурных есть средство, – всё так же ласково сказал Радх. Кваснёв замер, не донеся наполненную рюмку до рта. Рука его заметно дрожала.

– Мне прежде снились дурные сны, – томалэ рассказывал так, словно речь шла о сущей безделице, чувствуя, как Другой его голосом успокаивает, убаюкивает несчастного гостя. – И тогда я купил у одной знающей этот науз [23]…

Он показал на браслет из узелков, обвивавший его запястье.

– И с тех пор я позабыл о дурных снах, – продолжал томалэ.

– Продай мне его, – взмолился штабс-ротмистр, в глазах которого вспыхнул проблеск надежды.

– Как так продать, Петр Андреевич? – искренне изумился Радх.

– Сколько ты за него хочешь? – срывающимся голосом произнёс Кваснёв.

– Сколько?

– За щедрость вашу, барин, за слова добрые, – томалэ замялся, делая вид, что мучительно борется с собой, – за «радужную» [24]уступлю вам. Кваснёв, не раздумывая, вытащил из кошелька требуемую ассигнацию и протянул её Радху.

– Держи!

Радх, отложив гитару, бережно снял науз со своей руки и навязал на трясущуюся руку штабс-ротмистра. Пара причудливых узлов, которыми Радх под руководством Другого закрепил браслет, превратила заурядный оберег в хранителя снов. Слабенького хранителя, серьёзный требовал куда больше времени и усилий, но и этого пока был довольно.

Той ночью Радх уснул быстро. Донёс голову до подушки и всё, провалился в сон.

Полная луна заливала холодным, мертвенным светом редкие сучковатые стволы высохших деревьев, белёсые, словно отполированные безымянным мастером. Отвратное местечко. Но Другой, в теле которого Радх оказался гостем, чьими глазами смотрел на мёртвый мир, чувствовал себя, здесь как дома.

Зато штабс-ротмистр, стоявший меж стволов, был заметно напуган. И не мертвым лесом, заставлявшим его чувствовать себя неуютно, но тварью, возникшей перед ним. Тонкие длинные щупальца, увенчанные где присосками, где изогнутыми когтями, потянулись к штабс-ротмистру, замершему неподвижно. Другой, а вместе с ним и Радх, знал, что это Жаждущий, питающийся ужасом своих жертв. Чтобы сполна насладиться их страхом, Жаждущий лишает жертвы способности двигаться. Бедняги могут только беспомощно смотреть на приближающуюся тварь, будучи не в силах даже пошевельнуться.

Другой, не замеченный ни Жаждущим, ни штабс-ротмистром, с досадой наблюдал за этой сценой. Всё происходящее являлось результатом его упущения, которое необходимо было немедленно исправить. Другой мысленно потянулся к наузу на руке штабс-ротмистра и оберег засиял холодным голубоватым светом. Кваснёв неуверенно, едва заметно шевельнул пальцами, затем взмахнул рукой и… в лунном свете тускло сверкнул палаш. Штабс-ротмистр сделал шаг вперёд, взмахнул палашом. И чёрная кровь хлынула из разрубленного щупальца. Жаждущий тоненько взвизгнул и, жалобно заскулив, отдёрнул обрубок. Штабс-ротмистр сделал ещё шаг вперёд и тварь в страхе попятилась. В руках Другого возник лук. Пальцы легли на тетиву так же уверенно, как пальцы томалэ на струны. Каждый из них творил свою музыку. И если музыка Радх заставляла сердца тосковать или ликовать, тетива Другого молчала. Её музыкой был последний крик жертвы, ибо Другой никогда не промахивался. Вот и сейчас он выстрелил, практически не целясь. Огненная стрела, коротко свистнув, вонзилась в Жаждущего. Тот издал короткий оглушительный вопль, вспыхнул и сгорел прежде, чем Радх успел досчитать до трех. Штабс-ротмистр покинул кошмарный сон без особых эффектов, просто исчез, словно его и не было. Другой был удовлетворен: тварь уничтожена, жертва избавлена от дурных снов. Теперь можно было заняться и чем-нибудь более интересным.

В прошлый раз Радха к дому княгини Улитиной гнала тревога, в этот раз нетерпение. Он шёл, не оглядываясь, не боясь, что кто-нибудь увидит и остановит его: висевший на шее железный кругляш – подарок старого Тринха – исправно отводил глаза наблюдателям, зато сам томалэ мог прекрасно видеть в темноте. Вот только Радх не видел ничего вокруг себя. Каждый пройденный шаг приближал его к Тали, и томалэ мысленно уже сжимал в объятьях гибкое, податливое тело. И если дорога в этот раз заняла больше времени, Радх этого попросту не заметил. Как на крыльях, взлетел он на ветку старой яблони, подобравшуюся к заветному окну.

Чуть отодвинув занавеску, он заглянул в комнату и замер, любуясь открывшейся ему картиной. Лунный луч, воспользовавшись отодвинутой занавеской, пробрался в комнату и упал на постель рядом со сбившимся одеялом. Хозяйка спальни безмятежно спала, свернувшись клубочком, и тонкая рубашка соблазнительно обтягивала её тело. Широкий рукав смялся, до локтя обнажив правую руку, на которой красовался изящный шёлковый науз. Другой недовольно встрепенулся при виде науза, но Радх не обратил на это никакого внимания. Томалэ испугал всплеск собственных эмоций. Он не впервые забирался в окно чужой спальни, но никогда ещё он не испытывал такой радости, такой щемящей нежности как сейчас.

– Тали, – тихонько позвал он.

Тали вздохнула, перевернулась на спину, потянулась и, не открывая глаза, предвкушающе улыбнулась.

– Радх, – прошептала она.

Томалэ распахнул окно и шагнул с ветки прямо в комнату.

– Тали!

Но тут девушка открыла глаза, потёрла их руками, и, убедившись, что это не сон, удивлённо спросила:

– Радх? Что ты тут делаешь?

– Поговорить пришёл, – сказал томалэ, и, вспомнив о том, чем закончилось их предыдущее «поговорить», не удержался от улыбки.

– Поговорить? – лукаво спросила Тали, вспомнив о том же. – Но неловко как-то разговаривать, если ты одет, а я в одной рубашке. Погоди, – попросила она, приподнявшись на локте, – я оденусь.

От этого движения шёлк натянулся, обрисовав высокую грудь, и дыхание Радха сбилось.

– Нет уж, – воскликнул он севшим голосом, – лучше уж я разденусь. Для удобства разговора.

– И о чём же мы будем так удобно разговаривать? – с деланым любопытством спросила Тали, приподнимаясь на локте ему навстречу.

– О чём? – хрипло переспросил Радх. На самом деле разговаривать сейчас ему меньше всего хотелось. Почти все мысли разлетелись, оставив только желание, а внутри бушевал Другой, требовавший не тратить время попусту.