Андрей Демидов - Тайны Звенящих холмов

– Швиба, стой, во имя всех богов! – начал было проталкиваться к нему Оря, но бурундейский воевода уже ринулся в проход между раздвинутыми рогатками, даже не оглядываясь на своих дружинников, зная, что они последуют за ним.

– Да, и впрямь это ещё не конец поединка. – Вишена двинул коня к проходу. – Поехали, Эйнар, я думаю, обороны уже не будет. Да разрази меня гром, что за скотину мне подсунул Швиба. Не слушает ничего эта коняга!

Утренний туман все ещё висел над верхушками деревьев, хотя солнце, пробиваясь кое-где через облачный полог, уже наполовину приближалось к зениту.

При полном безветрии лес стоял как нарисованный, застигнутый в тот краткий момент осени, когда клёны, липы, дубы, берёзы, вязы расцветили свою листву согласно своему уставу, заполнив всю гамму оттенков от ярко-красного до насыщенно-коричневого, и ещё не пожухли, не утратили соков.

Пятна голубого неба, серо-белые разводы облаков с чёрными вкраплениями кружащего воронья добавляли лесу недостающие цвета, а две огненно-рыжие лисицы, вышедшие из-за камней капища, привлечённые запахами и звуками начинающейся битвы, делали его как бы зрячим, слышащим.

Живым.

– Водополк и Доля! – Два десятка бурундеев сшиблись с вдвое большим числом швабских всадников и прошлись сквозь них, оставив после себя несколько мёртвых врагов, после чего оба войска потеряли свои очертания колец и начали водоворотом стягиваться к тому месту, где свирепствовал Швиба.

Стребляне будто забыли, что у них есть скарб и семьи лагеря и его нужно оборонять, а швабы будто забыли, что его нужно атаковать.

Напрасно вожди призывали следовать задуманному.

Роды, один за другим, вступали в сечу, всадники мешались с пешцами, луки и пращи в одно мгновение стали бесполезными и были брошены, всё смешалось вокруг заворожённого камня, у которого всё ещё пытался выбраться из-под мёртвого коня швабский поединщик.

Бились неистово, не имея ни прошлого, ни будущего, видя только стоящего впереди врага и ощущая спиной родовой стяг.

Даже упав и не имея больше сил подняться, вои тянулись к обронённому оружию, чтобы нанести ещё один, последний в жизни удар.

Вишена, Эйнар и бурундеин Зеван, отрезанные от Швибы и теснимые десятком опытных всадников, были вынуждены двинуться в разрыв между двумя швабскими родами.

Перепуганные криками, лязгом, грохотом, спотыкаясь о трупы, кони вынесли их к опушке леса, недалеко от засеки, перекрывающей тропу к Лисьему броду.

Отсюда, через головы не отстающих ни на шаг врагов, они увидели сечу; швабы явно брали верх.

Один за другим падали стяги Дорогобужа, Буйце, Просуни.

Уже десятка два швабов хозяйничали в покинутом становище, из которого Оре удалось вывести в лес все семьи.

Уже некоторые швабы уходили из пыльного облака, усаживались на траву, расшнуровывая панцири, втягивая взмокшие рубахи, осматривая зазубрины окровавленных клинков; враги были где-то там, за лесом копий и рядами спин сородичей.

Они бродили без опаски, поя водой своих раненых, добивая врагов, подбирая приглянувшееся оружие и украшения.

– Проклятье, Один покинул нас! – Вишена двинул коня вдоль опушки, все ещё не имея сил отвести глаз от центра сечи, где валились из седел бурундеи и пропадали за швабскими спинами отчаянные лица стреблян. – Почему Рагдай не возьмётся за штрар? Эйнар, Эйнар!

Эйнар и Зеван едва поспевали за Вишеной, а швабские всадники были совсем рядом, постепенно прижимая их к лесу.

Миновав брошенную опрокинутую повозку, Вишена попытался придержать коня, но тот, уже не слушая повода, понёсся так, что варяг только чудом удержался в седле.

После того как он, описав несколько сложных кривых по полю, среди трупов, брошенного скарба и озадаченно столбенеющих одиночных швабов, оказался в десятке шагов от засеки, перекрывающей тропу, ведущую к Лисьему броду, Эйнар и Зеван далеко позади бились с преследователями.

– Проклятье, этот мерин сделал из меня труса, бегущего из боя! – Чувствуя в горле металлический привкус досады и унижения, Вишена приготовился всадить коню нож в шею, но, углядев впереди десятка полтора швабов, вылезающих ему навстречу из засеки, передумал. – Хвала Одину, я умру как викинг, а не как конокрад, переломавший кости при падении с безумного выродка!

Но швабы рассыпались перед ним, как сухие листья на воде перед носом челна, они не остановили его копьями, не истыкали стрелами, они словно не видели его, спешно покидая засеку, оглядываясь, растерянно галдя что-то по-своему.

– Да что они там такое углядели? – Крякнув, Вишена разбил одному из швабов шлем вместе с головой, а другого сшиб конём. – Да что же это мне так не везёт?

Конь под варягом вдруг встал как вкопанный и гулко заржал, запрокидывая морду и роняя из оскаленного рта розовую пену.

Из-за засеки ему ответило множество лошадей.

Вишена вылетел из седла, падая, обхватил мокрую шею животного, совершил переворот, достойный степных скифских наездников, и, не удержавшись, рухнул на спину.

Когда чёрно-красные круги в его глазах отступили, а сознание прояснилось, запрокинув голову, он увидел, что засека теперь просто куча стволов, растащенных в стороны, и по тропе, как по руслу, из леса льётся река всадников и пешцев.

Вишена спиной почувствовал, как задрожала, задышала земля под ударом множества копыт, воздух сотрясся призывным пением боевого рога и громогласным кличем:

– Стовов и Совня!

– Дождался, падальщик, добычи… – Вишена выплюнул кровяной сгусток, вышедший горлом, не имея сил подняться, нащупал меч, положил себе на грудь, хрипло запел, задыхаясь, проглатывая слова: – Дружина под парусом шла к небесам, огонь погребальный пылал, и души берсерков к священным садам несли свою славу и жёлтый металл. Великие конунги ждали их там и девы прекрасные в платьях из роз, и сагу о вечности пели, и сам к ним Один навстречу поднялся… – Он закрыл глаза, чтоб не видеть брюшины лошадей, шипастые подковы, мелькающие над ним, и кружащих в вышине воронов.

Он не видел, как вои Стовова, а затем и варяги Гуттбранна врезались в спины швабов, раскололи, разметали их порядки, сея панику, ужас, смерть.

Швабское войско разлетелось, как орех под чрезмерно сильным ударом, как горсть пшеничной половы, сдутой с ладони. Оно отхлынуло от оставшихся в живых стреблян и бурундеев, удивлённо застывших с уставленным в неожиданную пустоту оружием. Ничего не понимая, они стояли так, как оставила их сеча, – кто на коленях, истекая кровью, закрыв голову щитом, кто с отведённым для удара кистенём или острогой, даже уже сражённые, казалось, медлили упасть.

И только Швиба, зажимая ладонями рассечённую грудь, хрипел:

– Стоять, ни шагу. Они пришли и по нас…