Мэри Стюарт - Кристальный грот

— Если бы мы хотели избавиться от него, — упрямо возразил Маррик, — то нам было бы лучше вообще не платить за его проезд. Пораскинь мозгами, сейчас-то мы в любом случае вернем эти денежки, а может, получим еще целую кучу монет кроме того!

— С чего ты взял?

— Ну, если у мальчишки есть сведения, то Амброзий оплатит его проезд, это уж будь уверен. И потом, если окажется, что он — все-таки тот бастард, — а я уверен, что это он — нам перепадет и кое-что сверху. Сыновья или внуки королей бывают полезны, кому какие Амброзию знать это?

— Да Амброзий узнает ведь, что в заложники этот мальчишка не годится.

Голос Ханно звучал зловеще.

— А кому это ведомо? А уж если он никак не пригодится Амброзию, то мы оставим его себе, продадим и неплохо на этом заработаем. Так что оставь его в покое, вот что я тебе скажу. Живой он, глядишь, чего-то и стоит, а мертвый не стоит ничего и, может статься, мы не вернем даже денег, заплаченных за его провоз из нашего кармана.

Я почувствовал, как Ханно довольно грубо толкнул меня носком сапога.

— Что-то сейчас не похоже, что он дорого стоит. Ты когда-нибудь видел, чтобы так мучились морской болезнью? У него желудок, словно у девицы. Полагаешь, он сможет хотя бы переставлять ноги?

— Можно проверить, — ответил Маррик и потряс меня. — Эй, парень, вставай.

Я застонал, медленно перекатился на спину и обратил к ним свое, как я надеялся, изможденное и бледное лицо.

— Что такое? Приплыли? — спросил я по-валлийски.

— Да, приплыли, а теперь вставай-ка на ноги, мы сходим на берег.

Я снова застонал, еще тоскливее, чем раньше, и схватился руками за живот.

— О, боже, нет, оставьте меня.

— Ведро морской воды, — предложил Ханно. Маррик выпрямился.

— Нет времени. — Он снова заговорил по-бретонски. — У него такой вид, что нам, похоже, придется его нести. Нет, лучше его оставить; мы же едем прямиком к графу. Сегодня ведь ночь встречи, ты не забыл? Ему уже доложили о прибытии корабля, и он будет ждать нас для разговора прежде, чем ему настанет пора ехать. Так что нам лучше отправиться с докладом прямо к нему, а то будут неприятности. А парня пока оставим здесь. Можно замкнуть его и попросить вахту присмотреть за ним. Вернемся мы еще до полуночи.

— Ты хотел сказать, ты вернешься, — с горечью произнес Ханно. — А у меня есть дело, которое не может ждать.

— Амброзий тоже не может ждать, поэтому если ты хочешь получить деньги, тебе тоже лучше прийти. Разгрузили уже полсудна. Кто на вахте?

Ханно что-то буркнул, но скрип закрывавшейся за ними тяжелой двери заглушил его слова, а ответ Маррика я не расслышал из-за глухого стука задвигаемого засова. Я услышал, как язык щеколды вошел в гнездо, а затем звук их голосов и шагов потерялся в шумах сотрясавших судно разгрузочных работ — в скрежете лебедок, криках людей прямо надо мной и тех, кто стоял в нескольких ярдах отсюда, уже на берегу, в шипении и скрипе наматывавшихся тросов и глухих ударах о причал поднимаемых из трюма и выгружаемых за борт тюков с грузом.

Я откинул одеяло и уселся. Когда прекратилась эта ужасная качка, я вновь почувствовал себя на ногах довольно уверенно — даже хорошо, с какой-то легкой и чистой пустотой, дарившей мне странное ощущение благополучия, с каким-то плывущим, немного нереальным возбуждением — вроде того могущества, которое иногда можно ощутить во сне. Я встал на колени на своей лежанке и огляделся.

На причале для работы были зажжены фонари, и свет их попадал внутрь через маленькое квадратное отверстие в борту. При этом свете я разглядел широкогорлый кувшин, еще стоящий на том же месте, и ломоть ячменного хлеба. Я вытащил из кувшина тряпичную затычку и осторожно попробовал воду. Она была затхлой, пахла тряпкой, но была пригодна для питья и смыла металлический привкус во рту. Хлеб оказался твердым как камень, но я размачивал его в воде, пока не смог отломить кусок и сунуть его в рот. Затем встал и приподнялся, чтобы выглянуть в отверстие.

Для этого мне пришлось зацепиться за край окошка и подтянуться на руках, найдя опору для ног на одной из соединявших переборки стяжек. Исходя из формы моей тюрьмы, я еще раньше предположил, что нахожусь в носовом трюме судна, теперь же убедился в своей правоте.

Судно стояло бортом к сложенному из камня причалу, где на столбах висела пара фонарей, и при их свете человек около двадцати солдат сгружали с судна тюки и увесистые ящики. Дальше от причала виднелся ряд массивных строений, похоже, там хранили товары, но сегодняшний груз, кажется, собирались везти в другое место. Поодаль от столбов с фонарями стояли фургоны, привязанные мулы терпеливо ждали. Сопровождавшие фургоны люди были в форме и при оружии, за разгрузкой присматривал офицер.

Судно было вплотную пришвартовано к причалу средней частью борта, как раз там, где находился трап. Удерживавший нос судна канат шел от поручней над моей головой к причалу, нос корабля, таким образом, отстоял от земли так, что между мной и берегом пролегало футов пятнадцать воды. Эта часть судна не была освещена; канат уходил вниз, в удобный клочок мрака, а дальше лежали еще более густые пятна темноты — контуры строений. Я, однако, решил, что следует подождать конца разгрузки и отъезда фургонов, скорее всего, вместе с сопровождающими их солдатами. Случай бежать представится позднее, когда на борту останется лишь вахтенный, а может быть и фонари уберут с причала.

Ибо я, конечно, должен бежать. Останься я здесь, единственной моей надеждой на спасение было бы расположение ко мне Маррика, а последнее, в свою очередь, зависело от исхода его беседы с Амброзием. И если по какой-нибудь причине Маррик не сможет вернуться и вместо него придет Ханно…

Кроме того, мне хотелось есть. Та вода и ужасный на вкус кусок размоченного хлеба заставили желудочные соки в бешеной пляске ринуться в совершенно пустой живот, и перспектива прождать два или три часа, прежде чем за мной кто-нибудь явится, была непереносима, не говоря уже о страхе перед последствиями такого возвращения. И пусть даже события примут самый лучший оборот, и Амброзий пошлет за мной, все равно, после того, как он узнает все, что ему будет нужно, я не смогу быть уверен в дальнейшем его ко мне благоволении.

Несмотря на блеф, спасший мою жизнь от его шпионов, сведения мои были достаточно скудны, и прав был Ханно в своей догадке — и Амброзий тоже это поймет — что как заложник я бесполезен. Мое полукоролевское происхождение могло произвести впечатление на Маррика и Ханно, но ни то, что я внук союзника Вортигерна, ни то, что я племянник сторонника Вортимера не очень-то расположит Амброзия к доброму приему.

Похоже было, что участь моя, каково бы ни было мое происхождение, грозила обернуться при удачном повороте дел рабством, а при плохом — бесславной смертью.