Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры

«Как только обагришь ятаган кровью, станешь одержимым. А уж одержимого-то я одолею, не впервой».

Надсмотрщику, однако, хватило вида поникшего невольника. Он больно ударил Марха в подбородок тупым концом плети, что-то проорал. Показал на выкрашенную в синий тачку, затем на пещеру с синим и желтым щитами в вершине арки, потом в сторону подъемника с такого же цвета эмблемой.

Несколько часов он толкал тачку с камнями. В пещере работали ещё семеро рабов – двое белых, двое черных, как смоль, и трое, как вареные раки. Черные грузили камни на его телегу, остальные – на желтые. Хоть его копателей и было меньше, синяя тачка мелькала от пещеры до подъемника чаще, чем желтая. Солнце ощутимо жгло плечи, глотка забилась пылью, глаза щипало, а ладони чесались – к концу дня вздуются волдыри, лоскутами полезет кожа. Только Марх подумал о том, что нужно бы прерваться, отдохнуть в прохладной шахте, как раздался протяжный низкий трубный зов. Невольники остановились, каждый полез по пещерам. Сабельщик благоразумно пошел к своей. Проходя мимо детины, болтающего с другим надсмотрщиком, услышал одобрительное хмыканье. Сухо щелкнуло и по месту, что ниже спины, но выше ноги, укусил хлыст, мужчины заржали. Тарсянин беззвучно выдохнул и быстро посеменил в пещеру.

Внутри уже отдыхали. Невесть откуда взявшийся полноватый юноша в льняной тунике разливал в пиалы зеленоватое варево, каждому вручил мех с козьим молоком. Марх взял свою чашу. Вяжущее, солоноватое на вкус – но не противное, хотя запах не ахти. Молоко пил жадно, кадык дергался, на землю не упало ни капли. Парень терпеливо дождался, собрал посуду в плетеную корзину. Появился другой, такой же полноватый, только в синей робе с желтыми черепами. Он вытащил из тюка повязки, мази, травы, большой мех.

«Вектир».

Целитель обработал руки и стопы сабельщика, полил плечи и голову желтоватой вонючей жидкостью из меха – саднить и жечь перестало. На лицо надел повязку – легкие раздулись по-новому, жадно, воздух наполнился ароматами трав и свежестью. Железо покрыл мазью – ошейник и кандалы будто потеряли вес, перестали жечь кожу. Лекарь занялся остальными.

– Привыкнешь.

Черный, как уголь, мускулистый раб повел плечами.

– Сильный. Без ворожбы так телегу таскать. Только делай меньше.

Марх молчал, обдумывая, как сбежать. Второй чернокожий улегся на рогожу:

– Я – Керайи, он, – мужчина указал на соратника – Чачарбато. Зови хоть Чачар, хоть Бато. Мы – иоппийцы, сильнейшие из своего племени. Ты вынес трехдневную меру руды. Ило, смотрящий, будет доволен и даже даст нам мяса на ужин.

– Он отобрал мой обоз с товарами и оружие, – сабельщик разминал натруженные ноги.

– Говорят, что в Чаши Азмодая попадают только те, кто того заслужил, – низкий светлолицый мужчина с водянистыми тусклыми глазами потянулся. – Мы с другом были опричниками в землях Дольснеи. Однажды загнали парня, хотели порубить да идти миловать его молодую жену.

– Ты что, всем это будешь вещать? – второй, с красной шелушащейся кожей и заскорузлыми ладонями зло сверкнул черными глазами. – Всё в грехах каешься?

– И буду каяться, – вздохнул мужик. – Что деньги да брага с совестью делают – ни в жисть больше.

Он повернулся к Марху, продолжил:

– Находят нас двое – один здоровенный витязь, с булавой, в шеломе и доброй каштановой бородой. Он Гонте голову смял – та лопнула, как перезрелый кабачок. Второй – акудник, у него посох волшебный и во главе синий камень сияет. Молодой, но могучий. Только руку протянул – и мы здесь. Уже годков то… Три минуло, али больше.

– Смотри веселей, – второй оскалился, – зато похудел, пить бросил, поклоны богам бьешь. Прямо святой стал. Вот как по воздуху научишься ходить и унесешь меня отсюда.

«Не терял времени акудник» – тарсянин разомлел, в прохладной шахте после пыльного зноя тянуло поспать.

– А вектиры и кормильцы откуда? – Марх зевнул. – Тоже рабы, или…

– Рабы. – Чачар сложил кисть в круг и ткнул в неё большим пальцем. – С особой милостью у некоторых надсмотрщиков. Здесь не только девиц в жёны берут.

Воздух наполнился пронзительным воплем. Марха охватил животный страх, он, словно потеряв рассудок, заметался по шахте, ощупывал стены, неведомый страх выгнал его из шахты. По тропам бегали обезумевшие рабы и надсмотрщики, сталкивались, падали с высоких ступеней, разбивали носы, ломали кости. Всех объял ужас: люди кричали, раздирали лица, бились о камни. Задрожали мелкие камушки, пыль поднялась столбом, жаркий, невесть откуда взявшийся ветер дул в лицо, забивал нос и глаза песком.

Люди застыли, уставившись на дно Чаши – гладкая алодь в сотню шагов шириной треснула, плиты разорвало, из недр вылез человек. Гладкая кожа блестит, чернее эбенового дерева, полыхают красным глаза-щелочки, молочная тугая коса с вплетенными лезвиями спадает до лодыжек. Из одежды на существе лишь белесый опоясок – плеть без ручки. В руке незнакомец держит золотой посох в виде обвивающего дерево змея – полоз зрит с верхушки жезла, застыв с раскрытой пастью.

– Кингу! Пэрушу!

Марх посмотрел на выбежавших Керайи и Чачарбато:

– Что?

– Это древний полководец, – лихорадочно выпалил Чачар. – Он водил войска темной богини Тиамат против её сына Мардука. Его пятиглавая плеть – скорпия – выпивает жизнь человека. Кингу питается железом, и человеческое оружие ему безвредно.

Кингу словно услышал эти слова, поднял руку с жезлом. Марх ощутил тепло, взглянул на руки, посмотрел на рабов. Ошейники, кандалы и цепи засветились и желтыми ручьями потекли к беловолосому демону. Один из надсмотрщиков бросился на освободителя, разматывая кнут. Сухо щелкнуло. Смотритель висел над землей, тело насквозь пробило пять хвостов, на концах блестели красным ромбики обсидиана. Пронзенный не успел даже вскрикнуть, щеки ввалились, кожа посерела и растрескалась, ссыпалась хлопьями, обнажая обескровленные мышцы.

Временное затишье взорвалось новой волной. Освобождённые, но обезумевшие от страха рабы бежали, сбивались в толпы, давили друг друга. Лишенные железной опоры подъемники лавиной срывались с гигантских ступеней, оставляя за собой кровававое месиво.

Марха, несмотря на боевую выдержку, лихорадило – в сознании помутнело, молотом бухало сердце, ноги порывались сорваться с места, а глаза застилала пелена, в которой ему причудился белый светящийся шар.

Щеки обожгло. Авенир что-то орал и хлестал наотмашь. Сабельщик схватил руку:

– Ты откуда?

– Во сне увидел! Валим отсюда, пока живы.

Авенир принялся создавать воздушную сферу.

– Мой ятаган! И Пармена забрали!

– Знаю, не пропадет.

– Стой!

Волхв прекратил творить заклинание:

– Что?

– Троих еще надо забрать, вытянешь?