Вадим Саитов - Цитадель души моей

— Мне-то что, — пробормотал я, — я только волю кохорсы…

— Вот этого не надо, — Дерек скривился, — только не говори, что главным у вас Люций был, ладно? Я с ним восемь лет бок о бок прослужил. Очень он удобный человек. Готов любую идею, вовремя ему подкинутую, подхватить и жизнь за неё положить. Думаешь, ты первый им так воспользовался?

Я похолодел.

— А с чего ты решил, что это я им воспользовался? Нас вообще-то…

— Шестнадцать ко мне припёрлось, — кивнул Дерек, — по восемь с каждой кохорсы. Я помню. Причём, начни я их пытать, каждый уверен будет, что сам ко мне пошёл, а не с твоей подсказки.

— Э…

— Да ты не грузись, — капитан рукой махнул, — я рад, на самом деле. Вы ж не могли не понимать, что это очень на бунт похоже — со всеми вытекающими — по уставу мне полагалось вас всех на крестах развесить. И не вам сомневаться, что я могу это сделать.

Но пришли же, и всё высказали. То есть, интересы регимента для вас важнее личных оказались. Так что я зла на вас не держу.

— Но ты и сам не знал, что мы там с Осенними встретимся, — пробурчал я. Есть у меня такая проблема — язык. Иногда такое ляпнет, что хочется взять его и выдернуть с корнем.

Вот зачем мне сейчас капитана злить? Когда он сам только что ясно дал понять, что мои ухищрения пропали втуне, и он отлично знает, кто стоит за нашим недавним демаршем.

Но капитан, к счастью, не разозлился.

— Я не знал, — кивнул, — но кто-то, похоже, знал.

Я задумался. До этого момента я был уверен, что отправить три кохорсы на чистку одного клана — блажь кого-то из власть предержащих. Одного из принципалов, верхушки Сената или даже самого Наместника. На самом деле — неважно кого, важно что блажь. Что кто-то решил: тысяча мало, хочу полторы! И всё тут. Что с того, что весь, веками уже выверенный, механизм вразнос пойдёт? Что в пограничных провинциях егерей вдвое меньше нужного останется, чем бестии не преминут воспользоваться. И что чистый Ольштад нам годами (если не десятилетиями) зубовного скрежета, головных болей и лишних потерь обернётся. Но если предположить, будто кто-то действительно знал, что тысячи егерей там будет недостаточно… то о многом надо начать думать с новой точки зрения.

— Приятно думать, что ты — меч, — Дерек встал, — но неприятно осознавать, что — в чужой руке. Не правда ли?

— А почему, — спросил я осторожно, — ты думаешь, что кто-то знал? Кто вообще что-то может знать о том, как там всё у вергов? Теперь, когда вольп в лесах не осталось…

Неужели вольпы возвращаться начали? В Империи диких вольп не осталось, зверобога мы ихнего прибили, так что нов приводить вроде как некому. Но далеко не все вольпы этого мира — на имперских землях жили. В той же Фригии, например, их еще предостаточно — мне ли об этом не знать. Могут и появиться, так что…

— Потому что мне достаточно прозрачно об этом намекнули, — Дерек снял с вешалки длинный плащ, кинул мне, — и еще кое-что. Одна находка из Ольштада мне покоя не даёт.

Сдаётся мне, мы только что в разборках более высокого уровня поучаствовали. Вроде как спор на гладиаторах: дерутся двое на арене — всерьез, насмерть дерутся — а их хозяева сидят на балконе, беседу ведут, вино попивают и за схваткой следят — чей гладиатор победит, того и в споре выигрыш, стало быть.

Я покрутил в руках плащ, хмыкнул:

— Интересно, какой же это у вергов может быть хозяин?

— Знаешь, — Дерек ответил, плащ надевая и плотно его на груди застегивая, — мне вот интереснее, кто же наш хозяин? Надевай плащ и застегнись, чтобы жетон скрыть. Там, куда мы поедем, егерей не любят.

— Куда это? — удивился я. И в самом деле — куда? Где это егерей не любят? А ну-ка покажите это место, мы живо разберемся, как это там посмели егерей не любить.

— Увидишь, — капитан подобрал с полу объемный мешок, закинул его на спину, — заодно поможешь мне в одном деле. Хоть немного на тебе отыграюсь за твои фокусы.

Последним предложением он меня немного озадачил. Поэтому ничего я говорить более не стал, вышел вслед за капитаном из палатки, надел плащ. Дерек же штандарт в палатку закинул небрежным движением и к конюшне направился.

Выехали мы за город, но ехали недолго.

У Лака — озера, то есть, свернули налево и заехали на полуостров. А я ведь знаю куда мы едем — к Константину. Вот только что мы там забыли? Народ его Святым Константином зовет, но то — народ. Сам-то я ни в каких святых не верю. Хорошо быть святым, когда сидишь себе в пещере отшельником, света не видя. К нам бы его, на южную границу, когда чекалки десант на берег Баетии высадили. Чтобы прошел он с нами по разоренным прибрежным деревням, полюбовался из засидки на их гулянья — тогда я посмотрел бы, что от его святости останется.

Так и есть: вон уже домик показался — добротный, с чердаком и крышей покатой, даром, что стены из лозы виноградной сплетены и глиной обмазаны. Дерек неподалеку от домика коня остановил, спешился, не к коновязи, а кустику ближайшему повод зацепил и пошел в сторону, домик широким кругом обходя. Ну и я за ним — спрыгнул, повод на ветку закинул, и пошел. Ищет чего-то капитан — смотрит по сторонам внимательно; все больше — вверх. Но, видать, не нашел — полный круг мы с ним обошли и пошли к входу. В другой раз я б, конечно, спросил, чего это он там выискивал, в ветвях кипарисов и платанов. Но сейчас не стал. Не тот случай. Неспроста он меня сюда взял, это точно. И наш (а еще точнее — мой) недавний почти-бунт к этому явное отношение имеет. Поэтому я безмятежен и тих настолько, что сам себе удивляюсь.

Зашли мы в домик. Скрипнула негромко дверь, обернулся от, снаряженного простым до бедности завтраком, стола хозяин дома. Худой, но высокий — сидя мне по плечи головой достает; седобородый, лохматый, взгляд прозрачно-голубых глаз словно в самое сердце втыкается. Наклонил голову, рот открыл, что-то сказать собираясь, но не успел.

— Мир тебе, добрый человек, — Дерек полупоклон изобразил, и я, чуть запоздав, тоже.

— И вам в мире пребывать. С чем пришли, добрые люди?

А голос у старикана такой, что слезы на глаза наворачиваются. Не знаю, как капитан, но я от одного только этого голоса размякать начинаю. И старикан этот мне давно уже умершим, родным дедушкой кажется, а я сам себе — несмышленышем пятилетним, на мир широко открытыми глазами глядящим. Не то без колдовства не обошлось, не то и в самом деле — святой.

— Благослови нас, добрый человек, на дела наши праведные, — говорит Дерек и голос его таким елеем сочится, что хоть рыбу на нем жарь, на голосе.

Константин хмурится:

— Не всякий человек благословения достоин… — говорит он и замолкает на полуслове. Явно хотел что-то еще сказать, но передумал.

— А кто решает, достоин человек благословения, или нет?