Вадим Саитов - Цитадель души моей

Слышал я про эликсиры, которые на короткое время силы и реакцию человеческие вдесятеро увеличивают — да кто не слышал? Большинство уверено, что именно он налит во фляжки Звездной стражи. И у кучи народу найдется какой-нибудь знакомый (да хоть из той же стражи), который вот прямо у них на глазах отхлебывал чего-то из фляжки, а потом являл нечеловеческую ловкость и силу. Да что там слухи — даже цена сего эликсира хорошо известна — и, при определенной настойчивости, заполучить пару унций вожделенной жидкости можно на любом рынке. Вот только я еще ни разу не слышал, чтобы кому-то удалось купить на рынке тот самый эликсир, а не какую-нибудь подделку, которая в лучшем случае окажется обычной водой. Это тоже многие знают, большинство людей понимают, что на рынке ничего такого купить невозможно, но — продолжают верить. Во фляжках у Звездной стражи, кстати, обычная вода с добавлением травяного отвара — совсем чуть-чуть, чтобы только вода на жаре не портилась. Постой-ка летом у здания Ассимулеи пару десятков часов навытяжку — враз догадаешься, зачем может быть фляжка нужна и что в неё может быть налито. Да и вообще — лейтенант егерей, это, конечно, не такая уж большая фигура и на знание всяких там государственных тайн я не претендую. Но в том, что касается возможностей человеческого организма, (и в особенности — способов увеличения этих возможностей) мы осведомлены получше любого принципала. Существуй такой эликсир — я бы знал.

То есть, это я до этого момента был уверен. А теперь уже и сомневаться начал.

А Дерек, тем временем, спокойно засунул меч в ножны, отбросил в сторону плащ и вытащил из своего мешка странную конструкцию. Как будто выкованные из железа волчьи челюсти, но с приделанными к ним длинными ручками. Спокойным, даже ленивым шагом подошел к, еще продолжающему дергаться, телу, воткнул свои странные щипцы ему в бок и, с мерзким хрустом, сжал ручки. Обернулся ко мне.

— Придержи его, что встал столбом?!

Я сглотнул, бросился к лежащему телу и прижал его к полу всем своим весом. Капитан, пыхтя, и дергая ручками, с трудом вырвал свой инструмент из тела Константина. Поднял его над распахнутым горлом мешка, раскрыл щипцы и уронил истекающий кровью кусок мяса в мешок. Снова впился окровавленными железными зубами своего инструмента — на этот раз в горло.

— Держи!

А я что? Я держу. Что я, не понимаю, что ли? Это уж непременно надо, я и сам секундой ранее отметил — горло рассеченное мечом, ни с чем не спутаешь. Обязательно надо замаскировать.

— Так что, он зверопоклонник был? — спросил я только чтобы не молчать, а то уж больно тошно становилось. Все слова мертвого уже Константина в ушах звучали. Как-то раньше я об этом не задумывался, но сейчас определенно моему сердцу происходящее не очень нравилось. А что поделаешь?

— Нет, — дергая ручками щипцов, натужно ответил Дерек. — Святым он был. Настоящим.

Только от этого еще хуже.

Выдернул, кинул еще кусок в мешок, перевел дух.

— Скольких ты знаешь егерей, что Единому всерьез поклоняются?

Я прикинул.

— Много…

— Как думаешь, часто они сюда захаживали — душу перед святым человеком излить?

Я промолчал. Дерек хмыкнул.

— Именно что. Лучше бы уж он был зверопоклонником. Так нет же, он всерьез верил — (ты заметил?) — в то, что говорил. Что его единому богу не нравится, когда люди убивают бестий… да… вот от таких… проклятье, кость зацепил… от таких идейных… больше всего бед и бывает.

Дерек вырвал из обезображенного тела очередной кусок, бросил его в мешок, критически поглядел на его содержимое, потом завязал и протянул мне.

— Возьми. Выкинешь на свалке у Южных ворот.

— Я? — я отдернулся, — почему?

— Ты еще спрашиваешь? Разве я ввалился к тебе посреди ночи и принялся вдохновенно вещать о нависшей над региментом угрозе? Заодно проверишь, действительно ли покойный был святым — по легендам, перед их мощами все животные падают ниц и закрывают глаза.

Ну, я и взял. А что было делать, опять же?

Недоброе место — свалка у Южных ворот. Сюда свозят все отходы с кожевенных мастерских, что располагаются с обеих сторон городской стены к югу от Красного рынка.

На Красном же рынке (и в ближайших кварталах) располагаются три четверти всех мясных лавок города. Отходы с них везут, разумеется, сюда же. Легко представить, какие тут витают ароматы. Ежедневно поутру вуотацесии заливают тут все известью, но помогает это мало — наоборот, дух становится тяжелее и злее, проникает, кажется, прямо в мозг, даже при плотно зажатых ноздрях, и от него очень быстро начинает мутнеть в глазах.

Кстати, человеческий труп на этой свалке — настолько обычное дело, что местные нищие давно уж промышляют тем, что добывают более-менее прилично выглядящие трупы (и их части) для колдунов, гадалок и школяров-медикусов.

Ни ворон, ни крыс здесь нет. Точнее, они есть, но на глаза не показываются — их чайки выжили, коих тут мириады. Даром что на Лаке одну-то редко когда увидишь — но тут я чаек понимаю: какой смысл, напрягая глаза и мышцы, охотиться за рыбой, когда на свалке можно жрать от пуза, никаких усилий для этого не прилагая. Вполне по — человечески. И вообще, очень они мне префектов, на хлебном месте осевших, напоминают — сварливые, жирные, наглые и летать уже почти не умеют. Неприятно мне на них смотреть — красивые птицы, а превратились — в крылатых крыс каких-то. Но на этот раз, смешно сказать, меня они успокоили. Вроде и не верил я в эти сказки — насчет святых мощей — но мои руки и в самом деле подрагивали, когда я опустошал свой мешок перед торопяще-жадными взорами разучившихся летать чаек. Наверное, это и в самом деле сказки. Или Константин не был святым. Чайки, махая крыльями и разевая в крике окрашенные красным клювы, отбирали друг у друга куски все еще парящего мяса, а я стоял и думал о странности жизни и странном смысле, который порой скрывается за привычным обликом происходящего.

Очнулся я от дикой боли. Хотя это очень мягко сказано — шею и голову словно тисками сжимало. Кроме того, меня подташнивало, и ощущался во рту кислый привкус блевотины — явные признаки сотрясения мозга. Надо же — оказывается, он у меня еще есть — мозг-то. Я уж и не надеялся. Но вот что странно — камень прилетел мне в затылок, а болит больше лоб. С чего бы?

Кстати, я связан. В этом-то ничего удивительного нет, с учетом последних отложившихся в памяти событий. А вот рот у меня зачем заткнут? Они что, не хотят слушать мои крики о пощаде и вопли ужаса? Очень странно.

Заставив себя забыть о головной боли, я открыл глаза, быстро окинул взглядом обстановку и снова опустил веки. Вергов поблизости не видно, и можно надеяться, что никто из них моего пробуждения тоже не заметил. И хорошо — пусть считают, что пленник еще в отключке. А я пока ситуацию поанализирую.