Юлия Мельникова - Львив

— Да, Леви, я слышала эту сказку. Злая колдунья подсыпала ей сонное зелье, принцесса лежала в хрустальном гробу, подвешенном на цепях в пещере. Шли годы, а она была словно живая: алые губки, розовые щечки — прошептала Сабина, холодея от страха. — Но ведь такого зелья нет, Леви!

— То зелье продается в аптеке герра Брауна «Под серебряным оленем». Ты купишь флакончик, выпьешь все его горькое содержимое на ночь и не проснешься. Но этот сон не будет похож на смерть, пани. Ты будешь дышать редко-редко, сердце будет биться, кожа станет чуть теплой, и это продлится несколько дней. Когда я разбужу тебя, мы будем уже в Каменце, и ни один христианский король не посмеет мне помешать жениться на пани Сабине из рода Пястов. Вот, смотри, как называется это зелье.

Леви вытащил из подкладки халата смятую бумажку, на которой четкими буквами было написано на латыни научное название сонной отравы.

— Герр Браун хорошо разбирается в этом, ты просто подашь ему эту бумажку, он все поймет.

— А как же ты заберешь меня из дома? — удивилась Сабина.

— Придумаю что-нибудь — убедил ее Леви. — Я могу переодеться знахарем и унести тебя на руках, чтобы в полном уединении провести оживительный обряд, прогнать сон. В горе родители вряд ли станут мне мешать, они уцепятся за эту соломинку, считая, что ради твоего спасения надо соглашаться на любые способы лечения. Я понимаю, насколько это нехорошо, но ведь ты очнешься…

— А если нет? Если аптекарь что-то перепутает?

— Зелье безопасно, пани, я сам несколько раз его принимал и не умер. Там намешаны восточные травы, сушеные пауки, змеиные сердца. Гадость, конечно, но ради нашего счастья, думаю, можно проглотить и вяленую лягушку. Я скажу тебе, когда будет все готово, и тот же вечер ты выпьешь сонного зелья.

— Согласна, — сказала Сабина и побежала прочь.

В «асире» [35] От ивритского «асир» — заключенный. , маленькой комнатке при синагоге Нахмановичей, куда запирали раскаявшихся грешников, стенал Нехемия Коэн. Еврейская община придумала для него новое, менее жестокое, чем отсечение языка, наказание — лишение совместной молитвы. Рабби Коэн теперь не имел права зайти в родную синагогу, где еще в середине века начинал службу его дед, Давид Алеви, где прошла вся его жизнь, где он произнес свою первую проповедь, через резные двустворчатые двери, украшенные двумя львами. Отныне старый раввин должен был появляться в синагоге с черного хода, через маленькую убогую дверцу, прячущейся где-то на заднем дворе, среди кучи дров. Открыв ее, Нехемия шел не в общий молитвенный зал, а, поплутав немного извилистыми коридорами, входил в низенькую комнатушку, в «асиру». Чтобы попасть туда, нужно было совершить нечто очень плохое, многократно нарушить иудейский Закон, крупно поссориться с уважаемыми наставниками, быть разбойником, клятвопреступником, кровосмесителем. Только для таких злых сердец открывалась страшная дверь в «асиру», и только там мог скоротать дни в уединенном раскаянии закоренелый преступник.

Потеряв возможность молиться и беседовать со своими единоверцами, наказанный вынужден был изо дня в день предаваться грустным размышлениям. Сидя в шутовском кресле, обитым противной кабаньей кожей и увешанном длинными ослиными хвостами [36] Вепрь на аллегорическом языке той эпохи символизировал похоть и чревоугодие, а осел — тупость и упрямство. Кроме этого, шкурами этих животных евреям запрещалось обивать мебель. , осужденный маялся в одиночестве. Своды комнатки почти нависали над головой, везде царил полумрак. Неприятность сидения в «асире» довершала узкая полоска дневного света, что выбивалась из круглого, частично замурованного, окошка. С внешней стороны, выходящей на оживленную улицу, окошко украшала решетка — паутинка.

До человека, сидящего в комнатке, доносились бойкие голоса торговцев, стук лошадиных копыт и беззаботные разговоры. Но он не мог к ним присоединиться.

Грешнику от общины выделялась только тонкая свеча на оловянной тарелочке, и молитвенные принадлежности — талит, тфиллин, сидур, если у наказанного не водилось своих. Ничего кроме этого брать в «асиру» было нельзя. Чем серьезнее были проступки, тем дольше осужденный проводил там, вспоминая прошлое и ища ответы на мучившие его вопросы. Талмудисты Львова, многие из которых уступали Нехемии в знаниях и опыте, тем не менее, сочли грех Коэна настоящим преступлением, ведь последствия его маленькой лжи оказались огромными. Пусть посидит, подумает, до чего его гордыня довела, постановила еврейская община, а там посмотрим, достоин ли Коэн прощения или надо изгнать раввина из города.

Нехемия Коэн проводил в «асире» почти все дни, с раннего утра и до вечера, приходя домой лишь на ночь. Он постился, читал «Теилим», в отчаянии бил себя по рукам и спине бичом со скорпионьей колючкой на конце, не зная, какие мучения ему уготованы в ближайшие недели.

Игнатий Несвецкий вовсе не собирался успокаиваться после гибели Менделя Коэна. Отслужив по несчастному юноше все положенные мессы, иезуит вновь взялся за старое. Его план приговорить рабби Нехемию к смерти за изведение колдовством графа Липицкого оставался в силе, он был лишь отложен на время. Теперь инквизитору гораздо проще подобраться к Коэну. Он уже не уважаемый всеми раввин, а презираемый изгой, осужденный на унизительное томление в темной клетушке. Евреи больше не придут к нему на помощь, не откупятся дарами, не начнут искать заступников у поляков, армян или греков, потому что Нехемия Коэн для них уже никто. Даже защититься методами Каббалы раввин не сможет, ведь в отчаянии он отдал Леви свою коллекцию редких манускриптов.

От страданий и голода способности Коэна едва ли не исчезли, он уже не сумеет ни взлететь ввысь, ни стать невидимым, ни парализовать приемами древней восточной магии своих противников, как это однажды удалось Леви сделать с Несвецким.

Исход схватки предрешен — заявил иезуит, я сожгу Нехемию Коэна, а перед этим сам отрублю ему руки и ноги, раз уж евреи не смогли отсечь его зловредный язык. И брошу в огнь еретические писания, я знаю, что Коэн много лет подряд пишет тайный труд, озаглавленный по первой строчке « Негед эмунат-ноцрим » [37] Стандартное название ряда иудейских трактатов, посвященных критике христианства. Были ли подобные тексты у Коэна на самом деле, неизвестно. , что значит «Против христианского вероучения». Это мне поведали его враги, может, и врут, а может, и правда.

— Это будет суд не над одним Коэном, — кивали Несвецкому в иезуитской коллегии, а громкий процесс над всей иудейской лже-религией. Пора разоблачить ее, доказать, что настоящий иудаизм — это доктрина римско-католической церкви, а все принимаемое за иудаизм евреями — такая же шизма [38] Ересь, раскол ( польск .). , как греческая или басурманская веры.