Марк Ланской - Битые козыри

Гудимен сам удивился тому, что говорит, вскочил с кресла, походил по комнате, покачал головой.

— А вы не бойтесь, Нил, говорите. Я никому вас не выдам. — Лайт впервые назвал Гудимена по имени, и тот от неожиданности остановился.

— Не боюсь я, док. Никого! И плевать мне на то — выдадите меня или нет. Говорю, что хочу. И ни кого не боюсь, — повторил он, словно прислушиваясь к своим ощущениям и убедившись, что действительно не боится.

— А если не боитесь, почему скрываете от меня? Какая заваруха? Откуда вы о ней узнали?

— Откуда, — усмехнулся Гудимен. — Сам я ее заварил, как же мне о ней не знать? Не по своей воле, док, не по своей, — торопливо добавил он, — Есть господа, которые приказывают, а мое дело…

— Вот уж не думал, что вам кто-нибудь может приказывать. При вашей-то силе. И парней у вас целая армия, и корабли, и оружие. Врете вы, Нил.

— Глупый вы человек, док. Разве у меня сила? Да если бы те захотели, прихлопнули бы меня со всеми ребятами в один час. У них войска, полиция и оружие не в пример моему.

— О президенте говорите? Он, что ли, приказывает вам заваруху учинить?

Гудимен засмеялся и опять мотнул головой:

— Ну и чудак вы, док! Президент… Да его первого и хлопнут… И этих, которые в парламенте околачиваются, — туда же, в одну кучу.

Лайт почувствовал, как бледнеет. Гудимен не врал. Что-то поистине страшное вставало за его косноязычной речью — какой-то чудовищный заговор против правительства, против конституции, против всего порядка в стране. Он прав, когда говорит о большой крови.

— Послушайте меня внимательно, Нил. Я вам верю. Верю, что вам вовсе не хочется затевать то, что вы называете заварухой. Верю, что какие-то другие силы заставляют вас идти на большую кровь. Но вы же мне сами сказали, что никого не боитесь. Почему бы вам не отказаться? Наверно, есть у вас еще время, чтобы предотвратить бойню.

— Как это предотвратить? — очень удивился Гудимен.

— Очень просто. То, что вы рассказали мне, только поподробней, расскажите всему миру. Укажите факты — когда, где, кто. Прислушаются все: и президент, и парламент, и все люди на свете. Кому охота умирать? Пока президент жив, он все может. Он главнокомандующий. Прикажет — и армия сотрет тех господ, которые вам приказывают.

— Наивный вы человек, док, — снова рассмеялся Гудимен. — Сотрет… Сколько президентов они уже стерли, а их и пальцем не тронули. На них все государство держится, промышленность, финансы… Вы когда-нибудь слышали о таких, как Кокер, Боулз? Они и меня раздавят, как комара.

— Преувеличиваете, Нил. Были бы они так всесильны, не обращались бы к вам за помощью. Без вас ничего у них не выйдет. От кого вы приказ получили? С кем из главных господ разговаривали?

— Никого из боссов не видел и знать их не знаю. Догадываюсь. Но не знаю. Ничем доказать не могу. Командуют мной, а сами — в тени.

— Вот видите! Значит, боятся в открытую выступить! За чужую спину прячутся. А вы перед ними трясетесь.

— Да не трясусь я, сколько раз вам говорить! — Почему-то очень задевало Гудимена обвинение в трусости. — Сказал, что никого не боюсь, значит, не боюсь. А они боятся — это вы верно заметили. Очень боятся, гады…

— Вот и нужно сорвать их план. Зачем вам, Нил, посылать людей на убой? Если бы даже вам удалось убрать и президента и парламент, потом все равно на вас же все и свалят, вас же те боссы и прикончат. В любом случае…

Знакомые мысли, высказанные посторонним человеком, обрели прежнюю убедительность и заставили Гудимена надолго задуматься.

— А если вы спасете страну от гражданской войны, от гибели, — продолжал Лайт, — героем станете. Молиться на вас будут.

***

Анализируя потом голографическую запись этой беседы, Лайт и Милз видели, как ожесточенно боролись противоположные мысли и чувства у Гудимена. Разноцветные волны сталкивались, перемешивались, создавая невиданное сочетание красок. По менявшимся конфигурациям линий видно было, как брало верх то одно, то другое умозаключение. Но в этой борьбе меньше всего принимали участие отрицательные эмоции — ни одной из них не удавалось создать однотонный фон.

— А как вы это представляете себе практически? — с насмешливой улыбкой спросил Гудимен.

— У вас, наверно, есть какой-нибудь знакомый журналист, который за такую сенсацию душу продаст, Пригласите его, но не предупреждайте, конечно, о том, против кого вы будете выступать. Намекните в общих чертах, и он все организует. Выступите по глобальному вещанию, и слушать вас будет весь мир. А когда подробно расскажете все, правительство всполошится, и народ, и армия. Все их планы сорвутся, уверяю вас.

— Не дадут мне всего сказать, — серьезно возразил Гудимен. — Мне и места подходящего не найти…

— Можете говорить из лаборатории.

— Этого еще не хватало! Вы уж не суйтесь, док, без вас обойдусь. И чтобы никому ни слова о нашем разговоре. Мало ли что я болтаю. Вы — в стороне.

— Если не заговорите вы, выступлю я. Расскажу все, что услышал от вас.

Гудимен не скрыл испуга.

— Совсем спятили, док! — сердито рявкнул он. — Я спасти вас хочу, а вы… Совсем спятили.

— Но спасти меня и всех вы можете только обратившись к людям. Другого пути нет, И если вы струсите, расскажу я, чего бы это мне ни стоило.

Гудимен озирался, как человек, загнанный в угол. Такого поворота событий он не ожидал. И разговора, далее похожего, затевать не собирался, когда летел в эту чертову лабораторию. По лицу Лайта он видел, что чудаковатый доктор словами не бросается — говорит, что выступит, так и сделает.

— Ладно, док… Я еще подумаю, как это половчее обставить.

— Подумаете или передумаете?

— Нет, не передумаю.

Много позднее, когда специальная Верховная комиссия, созданная для расследования несостоявшегося «преступления века», опросила 122 418 свидетелей и выпустила для всеобщего ознакомления 3466 кассет с изобразительным материалом и сопроводительным текстом, все прояснилось.

Подводя итоги многомесячной работы, председатель комиссии заслуженный генерал в отставке Томас Боулз четко и деловито заявил миллиардам телезрителей:

— Мы сделали все, что в человеческих силах, чтобы из горы слухов, домыслов и прямой клеветы, выгодной врагам государства, выделить единственное и полновесное зерно истины. Успеху нашей работы не могли помешать ни козни горстки смутьянов, ни непредвиденные несчастные случаи. Весьма прискорбно, что сбившаяся с курса неопознанная ракета столкнулась с так называемым «Храмом херувимов» и эта космическая катастрофа не позволила нам допросить единственного виновника грандиозной мистификации, получившей пугающее и смехотворное название «заговора против конституции». Поэтому осталось не до конца выясненным, что именно заставило незаконного владельца «Храма херувимов», некоего Нила Гудимена, выступить со своим печально знаменитым интервью. Однако существенного значения для следствия это обстоятельство не имело.