Калинин Алексей - Земля не своя [СИ]

Оторопело стою, вникая.

— Кто это сделал? — спрашиваю, наконец.

— Неизвестно кто, но думают все на нас, конечно, на Орден.

— Почему?

— Русские перед тем внезапно напали на Нью-Хевен, убили ни в чём не повинных людей. Что-то там захватили или пытались захватить, что-то ценное, говорят даже, что такие «ворота», через которые можно отсюда на Землю попадать, но это слухи.

— А потом что было?

— Русские кинулись мстить, атаковать Орден. С прибрежной дороги все местные ушли на всякий случай, русские длинной колонной ехали к базам, их пытались уговорить сначала, говорили, что неизвестно, кто взорвал. Кто-то остановился, те же, кто не мог смерть близких перенести, продолжали наступление. Их машины Орден стал с воздуха уничтожать на дальних подступах к базам прибытия, воздушные бои тоже были. У Ордена был большой перевес в боевой авиации и в ракетах воздух-воздух особенно, русские же воздушные силы при взрывах в основном погибли. Были камикадзе, на груженых взрывчаткой самолётах атаковали остров Ордена и Нью-Хевен, кто-то из них даже смог прорваться сквозь ПВО. Тут и с юга на территорию Русской Армии напали, большинство пытавшихся добраться до Ордена русских, слегка успокоившись, развернулись и понеслись обратно, защищать оставшихся вокруг развалин. К ним много добровольцев присоединилось, в первую очередь американских. Никто на этой стороне залива не хочет лишиться барьера от юга. Отбились на юге, гуманитарно тоже все тут помогали, Орден много нужного поставил, уверяя, что не начинал вторую в мировой истории ядерную войну, после Хиросимы и Нагасаки. Постепенно всё успокаивается, насколько это возможно.

— А зачем «грязную» бомбу в горах взорвали?

— Там что-то прятали, секретные базы какие-то в пещерах вроде. Вот местность и заразили для надежности. И испытания, похоже, исследовательские заодно провели. Там теперь мутации всякие, говорят, даже зомби завелись. Вот такие дела. Московские власти попытались было к рукам территорию Русской Армии прибрать, но чуть не нарвались на гражданскую войну, заглохли сразу у себя в Нью-Москве. Ты наверное не знаешь, в здешней России как-бы два государства, хотя формально считается одно со столицей в Нью-Москве. А Русская Армия теперь ещё больше занимается охранной деятельностью, конвои проводит, на блок-постах сидит. Зарабатывает этим на содержание многочисленной лёгкой пехоты. Вот если у тебя что с твоей нынешней работой не заладится, в крайнем случае можешь туда вступить. Но только в крайнем, не хочу, чтобы ты надолго от меня уезжал.

Лена целует меня, а я стою, пытаясь уложить в голове всё узнанное. Вот уже и обратно ехать пора, а мысли всё не приходят в порядок.

Перед обителью сворачиваю в «своему» обрыву. Ехал налегке, специально выехал как можно раньше для того, чтобы было время поковырять ещё камушков. Буду пытаться делать с ними какие-то изделия, а рынок сбыта-это персонал баз прибытия, что-то вроде среднего класса здесь, с высокой зарплатой. Облачаюсь в доспех, тащу с собой всякие железки. Подготовил небольшую беседку из деревяшек с сиденьем, установлю её враспор в расселине и сидя на ней займусь ковырянием жилы. Жабы вроде узнают меня, бросаются, покусывая для проверки, но редко. Больше просто следят за мной, следуя по пятам. Влезаю вверх, как раньше, по палкам, подтягиваю на веревке свою конструкцию, устанавливаю деревяшки с сиденьем, потом тяну вторую веревку с инструментами. Жаба одна на них пристроилась, скидываю её вниз. Начинаю ломиком расковыривать породу, иногда вбиваю лом кувалдой. Нижняя часть отложений бывшего ручья легко разрабатывается, а верхняя твердая. На границах этих трех пород, в местах их соприкосновения и должны, как я понял, находиться нужные мне камушки. Вначале извлекаю самую легко добываемую часть, осмотрев, скидываю вниз жабам, потом кувалдой сбиваю верх отложений ручья. Результат-две жеоды, наподобие той, первой. Я уже не сижу на своём насесте в расселине, а работаю полулёжа, за время, которое сам себе отвёл на шахтёрство, смог углубиться метра на полтора вглубь. Получается пещерка, соответствующая отложениям ручья, то есть метра полтора в ширину в основании и метр высотой. Тут уже плохо видно, фонарь я не взял, да и пора ехать в обитель. Начиная вылезать, краем глаза замечаю какое-то необычное мерцание в верхнем углу пещерки. Присматриваюсь. Белый мерцающий камешек проступает сквозь окружающую породу. Осторожно достаю его. Он в корке из окружающей породы, покрывающей большую часть его, я так понимаю, что это опал, неправильной вытянутой формы, сантиметра четыре длиной, белый, полупрозрачный, очень красивый, насколько видно под коркой, мерцает разными цветами, то есть опалесцирует. Заверну его в кусочек мягкой замши и положу пока в пояс к своему золтому запасу.

Отца Иоанна в обители опять нет, да он мне сейчас и не нужен. Дела о перевозках мы теперь ведем с Евгением. Прошу Женю помочь найти или сделать какую-нибудь лестницу по доступной цене, чтобы можно было влезть на обрыв, минуя речку со злыми жабами. В привычной средней полосе России это просто было-бы, найди прямые деревца да делай сам. Тут же возле реки хоть и есть густые заросли, но деревья там всё больше искривленные. Женя обещает подумать.

Ночью тихий-тихий стук в дверь, почти-что поскрёбывание.

— Кто там? — спрашиваю с пистолетом наизготовку.

— Впустите пожалуйста, а то меня убьют, — отвечает женский полушёпот.

Женщина лет 28-ми прошмыгивает, закрывает за собой дверь. Среднего роста, широкобедрая, в платке, платье длинное мешком. Из-под платка светлые, почти как у Лены, волосы, глаза только серые, у той голубые.

— Что случилось?

— Казаки перепились, добыли где-то самогона много. Сначала из-за меня передрались, потом помирились, а меня, сказали, убить надо, чтоб такого не было больше.

Наливаю ей остывшего чаю, она пьёт, зубы постукивают о край кружки. Из дальнейших расспросов узнаю, что зовут её Анька, она незамужняя, половую жизнь ведет тут со всеми желающими, кто к ней приходит. Не раз уже была наказана отцом Иоанном за блуд. Но угомониться она никак не может, такой уж человек, да и лезут же к ней сами. Бывала бита и за волосы таскана и женами некоторых мужей обители. Между тем возле гостевого домика слышатся шаги и пьяное бормотание. Наверняка сейчас в окошко заглянут.

— Лезь под одеяло! — командую Аньке. Она ныряет в кровать, как есть, в одежде. Ложусь рядом с краю, прижимаю её к стенке. На улице вблизи моего домика висит керосиновый фонарь, света достаточно, чтобы разглядеть через окошко меня спящего. Лежу так, что Аньку не разглядеть, сквозь веки смотрю на окно. Появляется пьяная морда с подбитым глазом, долго всматривается.