Даниэль Дакар - Три грани мизерикорда [litres]

Поехали на моей машине, Анри она очень нравилась, но себе он такую не покупал. Говорил, что чужую побережет, а на своей непременно разобьётся. У меня тогда был «Феникс», здоровенный, ярко-алый с золотом… прелесть, а не машина! И очень приметная. Короче, когда мы входили в поворот, Анри вдруг отпустил руль и повалился мне на колени, как тряпичная кукла. Я только и успел заметить, что из шеи у него стрелка торчит, слева. Тоненькая такая.

В общем, в поворот мы ни хрена не вписались и закувыркались с обрыва. Мне-то повезло, я не пристегивался и просто вылетел из машины, а Анри… не вытащил я его. Просто не успел. Когда я хоть как-то смог подняться не на ноги даже, а на четвереньки, уже полыхало вовсю. До сих пор не знаю, был он жив, когда загорелось, не был?

В общем, проморгался я, надо, думаю, полицию вызывать и «скорую». Поломался-то довольно прилично. И ребра, и башкой приложился, голень, как потом выяснилось, в двух местах сломал. Нос вот, опять же. Да и вообще на морде живого места не было. Схватился за коммуникатор, рука соскользнула и ткнулся я поначалу во «входящие сообщения». Смотрю – что за притча? Нету вызова из клиники.

И тут я начал соображать. Быстро соображать, адреналин – он, знаешь ли, способствует. Мы ведь с Анри были похожи. Не так, чтобы очень, но в сумерках да в движущейся машине обознаться – раз плюнуть. А стреляли в водителя ярко-алого с золотом «Феникса».

Теории строить мне было некогда. Отполз в темноту, чтобы зарево меня не освещало, и набрал тот самый номерок. Даже не знаю, чего ждал, но уже через десять минут со мной говорил сам Кертис. Разом просёк, что да как, и сообщил, что теперь меня зовут Анри Жак Марат, прикрытие по всем направлениям будет обеспечено. А тут и полиция подвалила. Кто уж её вызвал – без понятия.

И когда сержант – ох, видела бы ты эту глыбу сала, как только за руль помещался? – потребовал назваться, я сказал: Анри Жак Марат. В сущности, всегда можно было потом на шок списать. Но не пришлось, н-нет… прокатило, будто так и надо.

Конечно, мэтра Марата, отца Анри, я не надурил. Да и цели такой не имел. Когда он примчался в госпиталь, с порога ведь сообразил, что к чему. Но держался крепко, надо отдать ему должное. Он всегда был кремень-мужик, сколько его помню. Мне шесть лет только исполнилось, когда родители погибли, и попал бы в приют, как ты – но дядя Жак опекунство оформил влёт, и выросли мы с Анри как братья.

В общем, в госпитале он ни слова никому не сказал, при посторонних через слово повторял «сынок». А когда я выписался, сели мы с ним за бутылочкой кальвадоса, и я всё ему рассказал. А он – хочешь верь, хочешь нет – сказал, что я правильно поступил. И нужно ему от меня только одно: раз уж я ношу теперь имя его сына, я должен сделать это имя таким знаменитым, каким только смогу. Я пообещал.

А дальше я улетел с Волги и вот тут, на Ариэле, вполне недурно прижился. Иногда выполняю поручения Кертиса, чаще просто работаю сам на себя. В определённых кругах человек известный, а неопределённые мною и не интересуются. И слово, данное дяде Жаку, я сдержал. И дальше держать буду, мне без разницы, выжил он после захвата Волги или нет. Анри Жак Марат теперь доктор медицины Фартанского университетского сообщества. Учебник написал, да и парочку других работ специалисты весьма и весьма ценят. Как-то так, красавица. А мужика твоего мы в порядок приведём, не вопрос. Не понял?! А, вот, значит, как. Ладно, это дело не моё.

Допила? Пошли, покажу свое хозяйство. Тебе понравится, обещаю. В сущности, всем нравится, но ты, как коллега, сможешь правильно оценить. И ничего я не прикалываюсь, с чего ты взяла? Какие гуси, какие свиньи! Кто себе шунт поставил в двадцать восемь лет, да ещё на тяжёлой планете? Это ж надо было додуматься! Хорошо хоть сама профессор Дементьева работала. Слышал, а как же. Такие имена, знаешь ли, в нашем курятнике на слуху.

Но всё-таки риск был страшенный, уж я-то в этом разбираюсь. Да и потом тоже. Ты ж, небось, за год и не спала толком. Ночью теорию накачивала, днем практику проходила… и после всего этого, после закатского диплома бортврача ты мне не коллега? Пороть тебя некому!

Ближе к вечеру следующего дня настроение у прибывших с Триангла было так себе. Учинённый Десницей разнос продолжался уже минут десять, а то и пятнадцать. Анатолю досталось меньше всех: то ли как новичку в команде, с которого и спрос невелик, то ли как самому старшему. Второе место в иерархии командного гнева занимал Платина. Хуже всего пришлось Агате.

Дмитрий не повышал голоса. Не использовал в ее адрес нецензурных выражений. Не допускал глумливых интонаций, от которых физиономия Барта покрылась пятнами злого румянца. Майор был безукоризненно, изысканно, оскорбительно вежлив. Лишая, таким образом, Анатоля повода внести изменения в геометрию лица, свежеотстроенного спецами по биоаутентификации из клиники Хадсона. Изменения напрашивались, но повода не было. В отличие от причины.

– Так, всё. Пустой это разговор, вам что-то объяснять – занятие бестолковое, только время зря уйдёт. Завтра я лечу на Землю и попробую что-то отрихтовать, хотя… что тут отрихтуешь? Удружили, нечего сказать. Ладно, это я всё порешаю, а вы сидите здесь тише мыши. Ясно?

– Ясно, – отозвался Барт, который уже несколько минут молчал, нацепив на лицо нарочито бесстрастное выражение. – Ты мне только одно скажи, командир: ты на чем лететь-то собрался? Прямых рейсов до Земли отсюда нету, придется кучу пересадок делать. А даже если бы и были. У тебя, на секундочку, документов нет не то что надёжных – вообще никаких.

– Зато у меня есть яхта, – пожал плечами майор.

– Яхта твоя на Закате осталась, я на ней туда полетел, чтобы новый корабль купить.

Анатоль, которому было доподлинно известно, что яхта пребывает в одном из трюмов «Ежа», мысленно приподнял брови, но промолчал. Пилот удивил его, и удивил сильно. Бесхитростный, честный до полной прямолинейности, сейчас Барт врал и не краснел.

Трейси, однако, понимал его прекрасно. Крикливый (несмотря на подчеркнуто тихий голос), самоуверенный резонёр, точно знающий, что все вокруг дерьмо и только он один весь в белом… нет, не этот человек в порту Рейвен-Сити хвалил лингвистические способности адвоката.

Он покосился на Агату и с удовольствием отметил, что слова Барта не вызвали никакой видимой реакции. Как, впрочем, и воспитательный демарш майора Десницы. Что-то подсказывало Анатолю, что внутри доктор Ставрина кипит, но внешне это не проявлялось никак.

– На Закате? – процедил Дмитрий, кривя губы в крайне неприятной усмешке. – Ну-ну. Ладно, тогда завтра с утреца отправимся все вместе на Закат. А пока извольте не путаться у меня под ногами… вольные стрелки, мать вашу!