Кристофер Руоккио - Ревущая Тьма [litres]

– Вы говорили, что андроид увел вас отсюда? – уточнила она.

Я обошел ее и встал по стойке смирно между ней и тяжелой дверью в конце неровного тоннеля. Глаза Валки были закрыты, на лице проявились глубокие следы борьбы.

– Уверены, что хотите продолжать? – спросила она, приоткрыв один глаз.

– А есть идея получше?

– Несколько, – ответила она, и улыбка, озарившая ее серьезное лицо, была словно луч солнца в ночи.

Над нами моргнули и потухли огни. Я потянулся к мечу, привычно прицепленному электромагнитной застежкой к поясу. Я развернулся, оставаясь между Валкой и темнотой, где находилась гравированная дверь, готовый мгновенно активировать защитный щит Ройса.

– Что происходит? – спросил я.

– Тсс! – прошипела Валка.

В зал подул влажный ветер, унося с собой тени и вздыхая на дне колодца.

– Дверь открылась! – сказала она.

Что-то лязгнуло по мозаичной плитке у моих ног, и лишь большой боевой опыт удержал меня от того, чтобы пошевелиться. Это был один из множества глаз Кхарна, маленькая серебристая рыбка – не длиннее моей ладони. Недолго думая, я раздавил ее ногой. На полу тоннеля зажглись красные огоньки.

– Он знает? – спросил я, поворачиваясь к Валке.

Она промолчала; ее лицо напоминало закрытую книгу.

Наконец книга открылась, Валка скорчила гримасу:

– Не думаю. Дверь – часть изолированной системы. Открыть ее было нетрудно.

– А глаз?

– Что?

Я поковырял механизм сапогом.

На мраморном лице Валки смешались ужас и недоумение. Недоумение победило.

– Я тут ни при чем, – сказала она сухим, как старый пергамент, тоном.

Секунду мы оставались неподвижны. Кто-то вмешался и отключил глаз Кхарна. Уж точно не сам Кхарн.

– Надо идти, – сказал я, когда тревога отступила, и, дождавшись, пока Валка последует за мной, поспешил по освещенному алым светом проходу в раскинувшуюся перед нами тьму.

За воротами оказалась сумрачная пещера из природного камня, со скудными светильниками между свисавшими с потолка, словно бесчувственные пальцы, сталактитами. Казалось, после того как мы проникли сквозь все слои этой причудливой планеты, Воргоссос наконец прекратил притворяться и стал обычной частью мироздания.

Мы с Валкой быстро преодолели металлический мостик, на несколько дюймов возвышавшийся над бледным каменным полом, покрытым лужицами. В воде внизу кружили безглазые рыбы – мелкие, меньше мизинца. Возможно, они не ощущали нашего присутствия, а может, чувствовали наши шаги и по неуверенной походке понимали, что мы не Кхарн Сагара, а проникшие в чрево дворца незваные гости. В конце мостика была широкая лестница, ведущая между резными сталагмитами еще к одному проходу. Дверей здесь не было, лишь естественный разлом в горной породе, узкий, высокий и витиеватый. В него невозможно было пройти по прямой; не проникал сюда и свет. Я поймал себя на том, что прислушиваюсь к каждому своему шагу. Почувствовал, как вспотела ладонь на рукояти меча. Мое внутреннее «я» – безрассудное, воображающее себя сказочным героем – предвкушало, как из скалистой пасти появится змей или дракон, и я встал перед Валкой, подняв, но не активировав меч.

Ничего не произошло.

Над разломом чьей-то неумелой рукой был криво высечен одинокий плачущий глаз Кхарна, контуры которого отчасти размыл струящийся поток. Вода стекала по горной породе, поблескивая в исходящем изнутри тусклом свете. Я почувствовал, как Валка мешкает, и протянул ей руку. Она мою заботу проигнорировала, и мне, чтобы скрыть смущение, пришлось изобразить жест, означающий «ждите здесь».

Один, я двинулся вперед, не забывая про скользкий пол. Сначала налево – sinister, выражаясь фехтовальным термином, – затем направо. Снова налево. Не пройдя и двадцати шагов, я оказался у выхода – и попал в сказку.

Я стоял на краю нетронутого луга, где трава была мне почти по пояс. Среди бледно-зеленого моря там и тут белели подснежники и рыжели птицемлечники, распространенные на сотне миллионов планет. Речка, очень похожая на ту, что текла через город Воргоссос наверху, струилась из шлюза высоко в стене и вилась в тени соседнего уступа. Если бы не белокаменный потолок над головой и недвижный воздух, можно было бы предположить, что мы на одной из миллиарда известных нам планет.

– Что это за место? – Валка появилась сзади, держа наготове плазмомет.

– Не знаю, – закусил я губу. – Я ожидал…

– …увидеть какую-нибудь лабораторию, – закончила за меня Валка. – Я тоже.

На лужайке было сумрачно, как и на Лестнице орхидей. Я не понял, зачем их разделили пещерой. Если здесь и водились птицы, то я их не слышал. Лишь вода с шумом лилась из водосброса. Здесь царил полный покой.

Одно дерево, пристроившееся на холмике в конце хоженой тропинки среди травы, было выше других. Я что-то почувствовал. Чем ближе я подходил, тем тревожнее мне становилось, как будто в спину глядели холодные глаза. Мне было к этому не привыкать. При нашей первой встрече Кхарн говорил о деревьях. Деревьях жизни и познания, растущих в глубинных уголках человеческой души. Я представил, что передо мной как раз такое дерево – или дерево Мерлина, у которого Сид Артур нашел просветление. Я шагал к нему с мечом в руке. В его сени лежал большой неотесанный валун, почти плоский и достаточно крупный, чтобы на него мог усесться аскет.

Рядом, на деревянном подносе, стоял старинный чайный сервиз из белого фарфора, какой можно было найти у любой крестьянской семьи в Империи, и две столь же неприметные чашки. У подноса лежала доска для друажи с аккуратно расставленными фигурами и пара длинных палок с обломанными веточками. Я встал и прислушался. Мне показалось, что я слышу невидимые голоса среди ветвей, как будто само дерево шептало мне, и волосы на моих руках, даже под шинелью и туникой, встали дыбом. Я заметил змеиными языками свисающие с ветвей молитвенные таблички, постукивающие друг о дружку в полном безветрии.

– В чем дело? – спросила отставшая Валка.

Я припал на колено и дотронулся до чайника:

– Кто-то только что был здесь.

– Что-что?

– Чайник теплый, – ответил я, не убирая руки.

Не могу сказать, что именно за звук я услышал. Вздох? Шарканье ног? Камушек, скатившийся по корням огромного дерева? Быть может, это был лишь результат умственного напряжения, которому я был подвержен еще со времен Боросево. Оно помогало понять, когда ты не один. Я обернулся и вгляделся в ярды пронизанной корнями земли, впитывая каждую точку и каждый звук в поисках того, кто заставил меня насторожиться.

Мне показалось, что я различил пару ярких, как самоцветы, глаз, следящих за мной из-за дерева.

– Эй! – крикнул я и вскочил, едва не смахнув полой шинели белый чайник.