Кристофер Руоккио - Ревущая Тьма [litres]

Валка ругалась на родном языке.

Я выключил передатчик, чтобы не видеть князя Аранату и его сородичей.

– Меч – наш оратор! – сказал я вслух, не обращаясь ни к кому, кроме себя.

Мой семейный девиз. Перед глазами так и стояли мои фамильные цвета – красная кровь, размазанная по черному полу. Потом, когда все закончилось, я вновь увидел ее, увидел изуродованные тела легионеров и сьельсинов по всему кораблю. Красное и черное. Черное и красное.

«Всех слов красноречивее мечи» [49] К. Марло. Тамерлан великий. Перевод Э. Линецкой. . Так считали солдаты на полях сражений со дня первого рассвета над Уруком на заре времен. Так считал Техелл, обращаясь к Тамерлану этими мертвыми словами первого Марло, – словами, которые мы присвоили вместе с его именем.

– Остается только ждать, когда они прорежут обшивку мечом Смайт, – сказал я и, оглядевшись на остальных, добавил: – А у них, вообще, получится?

– Прорезать обшивку? – уточнила лейтенант Картье. – Высшей материей? Конечно. Внутренняя палуба почти целиком керамическая, не адамантовая. Это более легкий материал.

Пока мы говорили, медтехники заворачивали труп Нобуты в зеркальную фольгу. Я посмотрел им вслед, когда они исчезли в латунном коридоре. Только тогда я заметил, что мои руки дрожат, и сжал их в кулаки. Валка это тоже заметила. Я не понимал, что она чувствует. Жалость? Злость? Любовь? Эмоции сменялись на ее лице так быстро, что мне давно стоило прекратить попытки их прочесть.

Я тронул за плечо проходившую мимо женщину-медика:

– Что с детьми? С детьми Кхарна.

– Я… а! – Она удивленно уставилась на меня зелеными глазами, сомкнув брови. – Не знаю, милорд. Говорят, состояние стабильное, без перемен. Можно сказать, что они в коме, но в их головах столько устройств, что никто не может определить, что именно с ними происходит.

– Следите за ними, – вновь, чуть более твердо тронул я ее за плечо. – Если очнутся, скажите, кто их спас. Я, а не Империя. Это многое изменит.

Она кивнула и поспешила за коллегами.

Я повернулся. Лейтенант Картье с офицерами разбились на маленькие группы и разошлись кто куда, ненадолго оставив меня одного. Я пошатывался, с трудом удерживаясь на ногах. У меня не осталось сил, я больше не чувствовал боли, не мог позволить себе заплакать. Стенки «Скьявоны» загибались кверху, и потолок был значительно уже пола. Мне показалось, что они вот-вот обрушатся на меня сияющими волнами и раздавят. Я прикрыл глаза рукой, увидел на ней кровь. Меня едва не стошнило. Я попробовал вытереть руку, но лишь сильнее размазал пятно.

– Адриан! Вы в порядке?

Одиночество не продлилось долго. Валка появилась рядом, когда я привалился к стене. Я потянулся к ней, отчаянно мотая головой.

– Нет. Я… – произнес я онемевшим языком, не находя слов. – Я… Этого не должно было случиться. Этого не должно было случиться, Валка. Я не должен был. Не должен.

Она без слов достала из кармана красный платок вроде тех, которыми обычно вытирала руки за столом и на раскопках. Он был уже засаленный и потрепанный, как и его хозяйка. Как и я. Я принял его молча, но благодарно и вытер с рук кровь Нобуты. Руки все равно оставались грязными – и навсегда останутся. Валка хотела забрать платок, но я смял его в руке.

– Спасибо, – сказал я. Это все, на что хватило сил. – Спасибо.

Она прижалась своим лбом к моему. Даже с закрытыми глазами я чувствовал, как она на меня смотрит и то, что, должно быть, чувствовали древние пророки под взглядом осерчавших богов. Ощущал себя маленьким. Ничтожным.

– Дышите, – сказала она. – Просто дышите.

Я что, дышать перестал? Не знаю. Я сделал долгий глубокий вдох, стараясь успокоиться. Все афоризмы Гибсона разом вылетели из головы. Я не знал, что за чувство меня гложет, но знал имя призрака. Голос Нобуты Отиоло по-прежнему звучал в голове. «Abassa, пожалуйста». Я задавил всхлип и подумал о сэре Вильгельме. О Смайт. Вспомнил, как сьельсины склонились над телами, подобно вампирам или голодным псам, подобно воронам над тушей мертвого зверя.

Они пировали.

Мои слезы тут же остановились.

Валка прижала меня к себе, запустив пальцы в волосы.

– Зря вы это сделали, – сказала она спокойным, но срывающимся голосом. – Было бы лучше, если бы Нобута осталось живым. Теперь на мир нет надежды.

Я обвил ее руками, обняв как можно крепче:

– Не могло быть никакого мира. Валка, вы были рядом. Вы все видели. – (Смайт разорвали на четыре части, остальных разделали, словно омаров в панцирях.) – Видели, что произошло.

Я чувствовал ухом ее дыхание. Она молчала, и я потерял счет времени. Сколько мы простояли, никого не замечая и никем не замеченные? Достаточно, чтобы моя дрожь унялась, а глаза просохли.

Достаточно, чтобы начался скрежет.

Он раздался сразу отовсюду, передаваясь сквозь обшивку и каркас корабля, сквозь кронштейны, стены и переборки, как вибрация передается через кожу барабана.

– Это что за чертовщина? – произнесла Валка, отпуская меня и оглядываясь.

Все вокруг тряслось, корабль вибрировал, как струна.

– Они пытаются пробиться внутрь? – спросила она.

Мы оба взглянули на лейтенанта Картье. Женщина побледнела не меньше нашего и молчала как рыба. Я потрогал рукой стену, почувствовал вибрацию пальцами.

– Они сверлят. – Не знаю почему, но мне вспомнились зубастые нахуте и то, как они вгрызались в плоть. – За мной!

Обычно я приходил прямиком к Смайт в каюту, и мне не доводилось бывать на мостике «Скьявоны», но путь я знал. Я буквально ворвался в это широкое помещение с высоким потолком. Всю противоположную стену занимал огромный выпуклый иллюминатор – единственный настоящий иллюминатор на всем корабле, выходящий на ангар со стороны, противоположной той, где развернулась бойня, и на выход в недра «Демиурга». Однако бойня все равно отображалась на голограммах и видеодисплеях, отражаясь в душах членов команды.

Как пламя в стекле.

Коммандер Людовико Скиарра оценивал ситуацию, сложив руки за спиной. На фоне жутких картин он казался жалким, а когда обернулся ко мне, тараща глаза-блюдца, то показался еще и невероятно юным. Сколько лет было этому палатинскому отпрыску? Цвет кожи у него был почти как у джаддианца, а черная офицерская форма сидела на нем как траурный костюм на похоронах – при которых он в своем роде присутствовал.

– Они сверлят, – тихо произнес Скиарра. – По всему периметру. Сверлят… – Он слабо усмехнулся. – Похоже, они не понимают, где вход.

Члены экипажа за приборными панелями по обе руки от него молчали.

– Сэр, они могут прорваться на борт? – спросила лейтенант Картье.

Скиарра тряхнул головой, сбросив маску хладнокровия, и пригладил короткие волосы: