Дарья Кинкот - Хроники Чарма

– В этом доме ничего не происходит без помощи мамы, – подтвердила девушка.

– …верно. В любом случае, вот, – простокровный протянул дочери старенький розовый ежедневник.

Соня озадаченно смотрела на книжицу, неуверенно принимая презент. Ее отец взволнованно наблюдал за тем, как она осматривает его со всех сторон. Затем она открыла его и изумленно ахнула – внутри красовалась надпись «собственность Софии Паттерсон».

– Это…? – чаровница взглянула на мужчину.

– …ее дневник, да. Наверно, это несколько неэтично, но… я не читал его! – вдруг спохватился Найджел. – Не думаю, что мне следует… А вот ты – другое дело.

– Пап, я…

– Это ее последний дневник, – уточнил Паттерсон. – Она брала его с собой в больницу.

– Боже, – чаровница вскинула брови, поглаживая рукой обложку. – Пап, ты уверен, что это правильно – отдать его мне?

Найджел улыбнулся.

– Да, я уверен. Так она продолжает жить, – он приложил руку к сердцу, – в нас.

Соня поджала губы, стараясь сдержать подступающий плач. Поднявшись на ноги, она крепко обняла отца, уткнувшись лицом в его шею:

– Спасибо…

– Пожалуйста, – мужчина отстранился и вытер слезы со щёк дочери.

– Это, правда, очень много для меня значит. Я рада, что могу узнавать ее через тебя.

– Я знаю.

Некоторое время он ещё стоял напротив Сони, ласково поглаживая ее плечи, а затем направился к двери:

– Ладно, я оставлю тебя. Уверен, что тебе уже не терпится окунуться в чтение, – он закрыл за собой дверь с легкой улыбкой.

Соня взволнованно опустилась на кровать, потянувшись к дневнику. Ей было страшно перелистывать страницы, но она не могла не делать этого. Почерк был такой красивый и понятный. На полях почти всегда красовались сердечки. Она открыла случайную страницу и принялась читать.

«Сегодня Мэтт сказал мне, что любит меня. Это было так странно. Он не готовился, и это не было похоже на все эти сцены в романтических фильмах. Он сказал это невзначай, пока перебирал мои волосы. Будто бы сам себе. Я так офигела на секунду. Посмотрела на него – а он лежит, будто бы ничего не случилось. Я ответила ему. Конечно же, я ответила ему! Я тоже его люблю! Так сильно! Мой волчок-дурачок! Он сказал, что я его соулмейт. Получается, что он чувствует намного глубже, чем я. Представить себе не могу. Кажется, он немного нервничает из-за своего признания, хоть и старается этого не показывать. Какой же дурак. Обожаю»

Соленые капли упали на страницу, и Соня радостно улыбнулась, проводя пальцами по тексту. Прошерстив всю книгу, она наткнулась на запечатанный конверт, подписанный инициалами Мэттью Блума. Датированный числом незадолго до окончания войны. «Наверно, мама положила его сюда» – пронеслось в голове у чаровницы. Она неспешно вскрыла бумагу и развернула небольшое письмо.

«Софи, я скоро приду к тебе. Я чувствую. Все меньше понимаю, что происходит вокруг меня. Иногда мне кажется, что я слышу твой голос. И я не знаю, правда это или нет, ведь раньше так и было… И до сих пор в голове, как на повторе, твой сдавленный голос из больницы. Когда тебе вдруг стало плохо. А я, как придурок, посреди сражения, ничего не понимаю. Ничего не могу сделать. И затем я почувствовал это. Так ярко. После того, как ты сказала, что любишь меня. Пустота. Богиня, почему я не умер на месте? Я никогда не думал, что может быть так больно. Неважно. Я уже иду. Я скоро буду»

Соня беззвучно разрыдалась, складывая письмо обратно в дневник. Ее руки слегка дрожали, пока она доставала из комода снимок, отданный ей Роджером. Ее любимые тетя и дядя. Она смотрела на них с такими сверкающими глазами. Вложив фотокарточку в ежедневник, а его – обратно в полку, чаровница поднялась с кровати. Слегка промокнула веки, подойдя к зеркалу. А затем закружилась. Закружилась по всей комнате, возвращая солнце на свое лицо. Вернувшись к повседневным делам. К выбору наряда. Думая о том, как прихорашивалась София перед приходом Мэттью. И как он делал вид, что она не выглядит лучше, чем обычно, но сам при этом задерживал дыхание. И о том, что Софи прекрасно знала об этом. И Мэтт прекрасно знал, что она знает.

Констанция Браунхол сидела в кресле в своем кабинете, неспешно дочитывая одну из множества книг, покоящихся там. Конкретно эта, кажется, была авторства ее названой дочери – Антуанетты Леруа. Правда, писала она под каким-то диковинным псевдонимом, отчего Конни каждый раз забывала, что это именно ее произведение.

Дверь слегка приоткрылась – Люсиль заглянула в комнату, но мать ее не заметила. Тогда она подождала несколько секунд, любуясь ее силуэтом, а затем едва слышно постучала.

– Да-да? – Конни взволнованно посмотрела на дочь. – Дорогая?

– Можно тебя прервать? – виновато поинтересовалась колдунья.

– Да, конечно. Проходи, – женщина поспешила отложить свое чтиво.

Люси неспешно подошла к собеседнице и села напротив нее.

– Что-то случилось? – бывшая глава комитета поправила плед, закрывающий ее плечи.

Девушка смотрела на нее ласково, немного восхищенно. Глазами, полными любви. Это молчаливое созерцание длилось несколько дольше, чем обычная пауза.

– Люси?

– Прости меня, мам, – наконец-то промолвила она.

Констанция была сбита с толку от такого начала. Она нахмурилась, позволяя своему лбу покрыться еще большим количеством морщинок.

– Мы уже говорили об этом, Люси, – женщина отмахнулась.

– Я знаю, – сейчас колдунья выглядела на свой возраст; не как бунтующий подросток, а как девушка, осознающая ответственность за свои слова и действия. – Но мне нужно сказать это тебе еще раз. Чтобы ты поняла.

– Я понимаю. Все нормально.

– Нет, не нормально! – вдруг расчувствовалась колдунья, роняя слезы на свои колени.

Ее мать невольно вздрогнула, и в ее глазах появилось столько переживания и сочувствия, что от такой резкой перемены замирало сердце.

– Я так злилась на тебя так много лет, хотя ты не сделала ничего плохого, – продолжила девушка, улыбаясь сквозь слезы. – Ты не виновата в том, что тебе пришлось спасать целый мир. И нет ничего плохого в том, что ты стала такой сильной. В том, что люди тебе благодарны. В том, что они восхищаются тобой. Ты никогда не требовала от меня быть такой же…

– Дорогая… – Конни обхватила ее ладонь.

– Ты всегда поддерживала меня. Во всем. Ты любила меня. Несмотря ни на что. Почему мне этого было мало…? – Люсиль вдруг совсем расклеилась.

– Все хорошо, детка, – женщина прижала ее к себе, заботливо гладя по спине. – Ничего страшного.

– Ты всегда была такой железной леди, – хмыкнула колдунья. – Я думала, что никогда не буду достойна носить твою фамилию.

Констанция отстранилась, все еще держа дочь за плечи. В ее взгляде отражалось некоторое беспокойство: