Ярослав Гжендович - В сердце тьмы

Я отрицательно покачал головой.

— Садись! Выпей отвара… Сейчас я прикажу принести завтрак и чарку. Кстати, какой завтрак ты предпочтешь?

— Простите? — я все еще был слишком ошеломлен, чтобы понять, в чем дело.

— Завтрак, парень. Простая утренняя еда, после которой становится ясно, находишься ты меж людей цивилизованных или рядом с варварами. Попал в хорошее место или в плохое. Если где-то вообще не завтракают или доедают остатки ужина, это плохо. Если же не разрешают что-то есть или запрещают сколько-то ежедневных вещей, ты попал под власть тиранов, и это тоже становится понятно за завтраком. Если боги или короли вмешиваются даже в то, чем простой человек подкрепляется с утра, они наверняка вмешиваются во все — в таком месте будет непросто жить. Мой совет: когда окажешься в чужих землях или меж чужими людьми, присмотрись сперва к завтраку. Если там можно наесться, выпить чарку напитка и выкурить трубочку бакхуна, ты попал к хорошим людям. Если никто не удивится, когда после завтрака к трубочке возьмешь стакан пряного пива или амбрии, ты меж людьми честными и вольными. Если же тебе не позволят даже этого — беги, если сумеешь. Потому что это значит, что здесь нельзя даже думать или говорить. У нас столько свободы, сколько касается нас самих. Когда же ее у нас отберут, мы можем превратиться в зверей. Едим мы разное. У нас нет предрассудков, хотя и полагают, что с утра надлежит съедать легкий завтрак. Белый. Молоко, сыр, яйца, холодное мясо или рыба. Паста, овощи. Что кто пожелает. Но ведь мы чудовища. Неволим своих женщин и захватываем богатства земли. Нас выслеживают и убивают в башнях или гонят на поля, чтобы мы работали, пока не падаем от усилий. Амитраи потребляют лишь то, что позволяет им Кодекс, в зависимости от касты. Только чтобы оставаться едва живыми. Армия даже может есть мясо — пусть и редко, и не обязательно на завтрак. Так что приказать тебе принести? Воду и разведенную дурру без толики соли и молока? Сухую корку хлеба? На тебе одежды синдара. Значит, ты богобоязненный амитрай. Чтящий традиции и послушный, рожденный в достойной семье, пусть и необязательно богатой. Но заглянем в свиток…

Он развернул на столе рулон и указал на что-то чубуком трубки.

— Совсем недавно ты был жрецом. Кастой выше. На самом деле лишь адептом, но все же Просвещенным. Знаешь ли, что в этом случае во время странствий тебе можно есть даже фасолевые блинчики и пить разведенное молоко? А потому — какой принести завтрак, парень? Для синдара или для жреца?

— Я чиновник пятого ранга, ситар пахан. Я — убогий синдар. Хочу вернуться в родной дом. Прежде чем пришла пророчица, я обитал в Маранахаре и ел всякие вещи, не только то, что приказывает Кодекс. Это были другие времена. Где мой дядя? Позволь мне его увидеть.

— Твой товарищ еще не проснулся, — заявил мужчина. — Пока же давай съедим завтрак. Вы наверняка скоро встретитесь.

Я почувствовал судорогу страха. В небрежном тоне моего с виду беззаботного собеседника было что-то враждебное. Неужели Брус мертв? Вот так просто?

— Ты очень интересный человек, парень. Твой дядя — жрец высокого ранга? Вы ехали на повозке, а когда на вас напали, убили шестерых вооруженных людей. А потом вдруг переоделись в одежды синдаров. Зачем? Если ты, как говоришь, чиновник низкого ранга, то отчего вы странствовали в одеждах слуг храма Праматери?

Я уперся кулаками в землю и прикоснулся лбом к полу.

— Ситар пахан… Мой дядя нездоров. Когда он прибыл ко мне в Маранахар, по дороге подхватил болотную горячку. Иной раз болезнь одолевает, и тогда он не знает, что делает. Тех жрецов убили на пути. Мы нашли повозку и трупы. Дядя уперся, что это знак от Праматери и переоделся в храмовые одежды. Уперся, что лишь так мы перейдем через мост в Аширдыме. Именно потому мы позже и выбросили одежды.

— Как тебя зовут, парень?

— Арджук Хатармаль, ситар пахан. Я из Камирсара. Дядя мой зовется Тендзин Бирталай.

— Выпей отвара, Арджук. Твой дядя тоже интересный человек. Шел в столицу из-под гор Камира через край, сожженный наибольшей засухой, какую могут упомнить люди, но несмотря на это подхватил болотную горячку. Где он нашел болота при такой погоде?

— Я не медик, ситар пахан. Но он мог напиться гнилой воды по дороге. Имперские предупреждали, что в такой воде могут жить болезни.

Мужчина склонился надо мной и налил мне в чашу отвара. Клубы дыма из его трубочки легко пахли амбрией и черносливом.

— Откуда вы взяли посохи шпионов, Арджук? Это редкая вещь, такие непросто купить на базаре, пусть бы даже и существовала нормальная торговля. И непросто научиться ими сражаться. Неужели это часть обучения чиновника шестой категории?

— Мой дядя служил в тяжелой пехоте. Учил меня сражаться посохом, потому что дороги опасны. А трости были на повозке жрецов. Мы не знали, что это посохи шпионов. Я — чиновник пятого ранга, не шестого. Умею читать и писать.

— А дядя твой, солдат тяжелой пехоты. Убил троих людей, причем одного — стрелой издалека. Ты же убил двоих в схватке, вооруженный лишь посохом. А в какой-то момент у тебя не было даже его. Голые руки против двух лучников, а твой дядя держал лишь железный амулет на цепи. И ты хорошо знал, где в посохе меч, а где — наконечник копья. Кем были те нападавшие?

— В повозке была железная шкатулка, ситар пахан. Разбойники о ней знали, мы — нет. Но внутри было нечто страшное, наложило проклятие на все околицы. Я сам это видел.

Внесли подносы с едой. Квашеные овощи, соленый сыр, хлеб, молоко. Несколько полосок сушеного мяса. Я принял чару с ореховым отваром и отпил глоток.

— Ты давно не ел приличной еды, парень. Долго в дороге?

— Я потерял чувство времени, ситар пахан. Мы сбежали из Маранахара в ночь, когда вернулась старая вера, а армия перешла на сторону Подземной Матери. Лодкой по реке. Затем мы много дней странствовали пешком.

— Убегали быстро?

— Да, но мы и так собирались уехать. Дядя прибыл ко мне, поскольку заболел мой отец. Поэтому у нас были подорожные грамоты.

— У вас были подорожные грамоты, но вы предпочли таиться, обходить посты и переодеваться в одежды жрецов?

— Бумаги нам подписали до переворота. Мы не знали, хороши ли они. То же самое с паспортами. Они еще имперские.

— Но при власти несчастного императора можно было странствовать без подорожных грамот, сынок, — объявил мне печально мужчина. — Откуда бы двум синдарам знать, что вернется Кодекс Земли?

Это было словно игра. Мужчина задавал невинные вопросы, но мне постоянно казалось, что он пытается загнать меня в угол.

— Когда живешь во время засухи в Маранахаре, — сказал я медленно, — чувствуешь нечто в воздухе. Мы боялись. Мы бедные люди. Жрецы запугали весь район. Порой они стояли и на заставах. Мы пошли в храм и выправили бумаги, как в старые времена, поскольку если бы просто ушли, те на заставах могли посчитать, что мы легкомысленно относимся к Кодексу и учению пророчицы. Что прислуживаем имперскому закону.