Ярослав Гжендович - В сердце тьмы

— Я спрашиваю, хочет ли кто-то еще соврать Богу Огня?! А может, кто-то желает отведать Змеиного Жала?!

Они молчат и смотрят на капеллу.

— Ты! — кричит парень. — Ты сражался! Я видел! Давайте его сюда!

Двое огромных воинов вытягивают из толпы дергающегося мужчину, волокут его в центр поляны, бросают на колени прямо напротив музыкантов. Он поднимает лицо, глядя на покрытую бородавками жабью морду, крысиный череп и продолговатую башку омара. Кажется, хочет проснуться. Встряхивает головой, обмотанной окровавленным платком.

— Дайте ему меч! — кричит парень.

Кто-то из Змеев подает этому, на коленях, короткий тесак. Тот тянется и стискивает ладонь на деревянной рукояти, после чего на миг прикрывает глаза. Медленно встает с коленей, взвешивая клинок в руке.

— Тишина! — после крика парня музыканты перестают играть.

Лишь пожар продолжает реветь и гудеть. Настоящий потоп огня. А еще ревет скот, согнанный в тесное стадо где-то во тьме.

Подросток откидывает назад полу плаща, черная ткань стекает у него со спины. Левой рукой поднимает меч, берется за рукоять и медленно вытягивает клинок над головой. Односечный, сверкающий как зеркало, длиной сантиметров семьдесят. Мономолекулярный клинок меча «Нордланд», меча профессионала. Он берется двумя руками за обернутую лентой рукоять, совершенно неправильно, а потом начинает крутить клинком уродливые загогулины. Его противник наклоняется и сгибает ноги, выставляет свой короткий тесак будто нож; двигается назад-вперед похожими на боксерские прыжками.

Все происходит быстро.

Слышны два резких посвиста, хруст разрубаемой ткани и сдавленный крик. На миг в огне пожара становится заметным выплеск распыленной крови.

Мужчина мешком валится на землю, его голова катится по залитой кровью траве.

— Свершилось! — орет паренек. — Теперь приходит время Змеев! Идите! Идите к Змею! Идите к за́мку Шипа! Там пророк покажет вам путь!

Они уходят.

Молча поднимаются один за другим и гуськом уходят во тьму, равнодушно проходя мимо неподвижно лежащего трупа. Не слышны ни рыдания, ни вопли. Никто их не сопровождает и не присматривает за ними.

Слышен только рев пожара.

И снова начинает звучать музыка.

Кошмар будит меня в синий, бледный рассветный час среди мороси и карканья ворон. После я сижу, завернувшись в плащ, и смотрю сквозь дыру шалаша на поток, спрятанный в тумане, и на мокрую листву, уже начинающую желтеть. Нужно бы еще немного поспать, но я не хочу.

Боюсь засыпать.

Боюсь, что кошмар, который видел во сне, происходит по-настоящему.

Я заражен силой урочища. Возможно, таковы побочные действия.

Я снова иду по азимуту, быстро, ни на что не отвлекаясь, но единственный метод, которым могу пользоваться, мне совершенно не нравится. В горах хождение напрямик обычно плохо заканчивается.

Я натыкаюсь на них около полудня, на дороге, что идет траверсом склона. Сперва слышу шаги. Шорох подошв, отзвук, когда кто-то спотыкается о камень без слова жалобы или стона боли. А потом странное, ритмическое бормотание множества глоток. Но я уже лежу в густом кустарнике, прикрытый сухой травой и ветками, окруженный роем возмущенных комаров.

Я прячусь в паре метров от тропы и могу наблюдать, как они проходят.

Люди Огня — или другое племя. В любом случае, не Люди Змеев. Плетутся гуськом, один за другим, спотыкаясь и волоча ноги, каждый держит ладонь на плече идущего впереди. Шагают и выводят монотонную дикую мелодию. Она кажется мне на удивление знакомой, и вдруг я вспоминаю. Выводят тот самый мотив, который во сне наигрывали призрачные музыканты.

Я лежу неподвижно и жду, пока они пройдут. Тридцать восемь. Мужчины, женщины. Разного возраста.

Держат руку на плече впередиидущего и шагают вперед, словно вереница зомби, — туда, откуда я пришел.

И у всех глаза затянуты странными, отдающими в золото бельмами.

Селения я начинаю находить уже днем.

Сперва — военные руины. Кипы обугленных балок, закопченные остатки каменных фундаментов, уложенные рядами трупы в разных стадиях распада, рои мух, карканье ворон. Ужасный смрад горелого и падали. Это не выглядит, как городок из моего сна, но все равно производит мрачное впечатление. В каждом я нахожу следы жутких казней: обугленные, скорчившиеся тела, привязанные двухметровой цепью к частоколу или к какому-то столбу. Я видел это во сне. Эти люди почитали огонь, почитали бога-кузнеца, производили драконье масло — смесь греческого огня с напалмом, танцевали Танец Огня. Поэтому Змеи жгут их живьем. Приказывают им танцевать в огне.

Типичное чувство юмора захватчиков.

Еще я натыкаюсь на совершенно пустое поселение, хотя и без следа разрушений.

Сперва я сижу в кустах и наблюдаю.

Царит полная тишина. Из-под крыш не сочатся дымки, не кудахчут куры, не лают собаки и не ревет скот. Ничего.

Сижу так полчаса, хорошо замаскированный и неподвижный.

Между домами — запустение. Начинается мелкий дождик, сыплет листва с деревьев.

Я скольжу за невысокий частокол, скорее даже склоненный наружу тын из заостренных жердей, и осторожно иду вдоль стен.

Не видно ни малейшего следа схватки. Ни трупов, ни крови.

Всех словно вымело. Мужчин, женщин, стариков, детей, скотину, свиней, коз и собак.

Над селом даже птицы не летают, не видно ни мух, ни муравьев.

Я машинально активирую Цифраль.

Она появляется во всплеске радужных искр, бабочка-нимфетка с золотыми волосами. Я начинаю к ней привыкать.

— Ты использовал почти все, — сказала она. — Там, в пещере.

Драккайнен, сидящий под избой на корточках, быстро оглянулся.

— И правда, я не вижу свечения. И не чувствую мурашек, — проворчал вполголоса. — Ну, что ж. Входим.

Двери ближайшей избы не закрыты. Он легонько толкнул их клинком, а потом скользнул внутрь, вдоль стены, защищая спину.

Какое-то время ничего не было слышно. Драккайнен обошел большую комнату с поднятым для удара мечом, ставя ноги в боевую стойку, будто в некоем странном плавном танце. Заглядывал во все закутки, за все двери. А потом встал ровно, проворчал себе под нос «чисто» и высек огонь. Пламя лампадки окрасило светом бревенчатые стены, старательно застеленные деревянные кровати в нишах, накрытые кусками шкур, длинный стол, уставленный едой.

Изрядным количеством еды на десяток человек. Две целиком запеченные туши на деревянных мисках, плоские, круглые буханки, пучки бело-розовых побегов, похожих на аир, какие-то квашеные овощи в глиняных мисках, плавающие в заливке.

Жаркое было холодным, пена в кувшинах опала, хлеб немного подсох, но ничего не испортилось. Пахло вполне аппетитно.

Драккайнен присел у очага и растер в пальцах щепотку пепла.