Эдгар Грант - Сингулярность

Жизнь и оперативная работа снова шли своим чередом, пока в один из вечеров он не почувствовал симптомы, странно напоминающие те, что должны были быть у носителей паразита в средней стадии развития инвазии.

Конторе понадобилась почти неделя, чтобы отыскать биологов, работавших с ним в лаборатории в боливийской сельве, и, к счастью, у одного из них сохранились формулы прототипов лекарств, разработанных против созданного ими же гельминтоза в запущенной форме. Ни один из прототипов не был протестирован на людях, но врачи констатировали у Адамса критическое накопление токсинов и, несмотря на наигранный оптимизм, вряд ли питали надежды на его выздоровление. Если бы удалось остановить развитие инвазии и с помощью прототипа нейтрализовать токсины в организме, то можно было бы рассчитывать на успех. В этом случае пораженные печень и почки можно было еще подлечить, но токсинами, которые выделяли личинки паразита, был поврежден мозг, особенно центральные его части.

В общем, Адамс понял, что шансов у него нет, а врачи за ободряющими улыбками скрывают банальное желание проверить действие прототипа лекарства на безнадежном больном.

Как-то утром, очнувшись в кресле от глухого стука упавшей на пол пустой бутылки из-под виски, он даже обнаружил у себя в руке пистолет со взведенным курком. Видимо, в пьяном угаре он был в шаге от того, чтобы пустить себе пулю в лоб. Но подготовка в лагере «рейнджеров»* (*Спецназ армии США) , десяток боевых командировок в Ирак и Афганистан еще до того, как он стал оперативником ЦРУ, научили его бороться за свою жизнь до конца. В то утро он аккуратно поставил пистолет на предохранитель, медленно, словно боясь, что он может самостоятельно выстрелить, положил его на стол и набрал своего босса, чтобы сообщить, что он готов на применение прототипа.

Курс лечение занял две недели, которые осели в его памяти рваными обрывками искаженной болью реальности, размытой регулярными дозами морфина. Наркотик здорово помогал. Он не только гасил болезненные ощущения от введения прототипа, но и позволял отвлечься от стерильных стен изолятора и белых халатов, словно привидения появляющихся перед затуманенными химией глазами. Иногда в беспамятстве он уносился мыслями в прошлое. Иногда обыгрывал настоящее, как старинную киноленту, нарезая ее на куски и склеивая в нужной последовательности. А иногда он думал о будущем, и в нем он видел себя крутым спецагентом, окруженным радужной аурой, делавшей его неуязвимым.

Курс лечения подошел к концу. Больше накачивать организм прототипом было нельзя, его высокая концентрация сама могла привести к летальному исходу. И от паразитов, и от личинок удалось избавиться, но токсины все еще находились в организме Адамса, причем основная локализация была в центральных областях мозга. Врачи сказали, что результаты работы с прототипом обнадеживают. Вероятно, если бы он принимал лекарство еще неделю, то от токсинов удалось бы избавиться совсем. Но, к сожалению, дальнейшее применение прототипа невозможно.

Ему перестали колоть морфин и подключили к нейросканеру, в реальном времени фиксирующему изменения внутри его черепной коробки. Медицине был интересен такой экзотический случай поражения головного мозга.

Через сутки, когда он выплыл из очередного видения, то услышал, как врач отчитывает медсестру за то, что она продолжает вводить пациенту морфин. Та обиженно оправдывалась, утверждая, что ничего подобного не происходит. Доктор же недовольно тыкал пальцем в экран нейросканера, объясняя, что картинка такого возбуждения может быть только после применения обезболивающего наркотика. Наконец, они ушли в ординаторскую проверять журнал выдачи лекарств, а Адамс заставил себя расслабиться и снова окунуться в мир грез и иллюзий. Он знал, что они вернутся, и предвкушал их удивление.

Заметно озадаченный врач вернулся вечером и был не один. Сестра сделала укол стимулянта, хотя его сознание было кристально чистым, как горный воздух после короткого ливня.

– Как вы себя чувствуете? – осторожно спросил нейролог.

– Странный вопрос человеку, готовящемуся на тот свет, – недобро хмыкнул Адамс.

– И все-таки, – доктор взял его руку и пощупал пульс, хотя дисплей над кроватью отражал десяток медицинских показателей. – Мне важно знать. Понимаете, у вас в мозгу происходят необычные процессы. Мы перестали вводить вам обезболивающий препарат. Но мозг ведет себя так, будто регулярно получает его дозы.

– Не знаю... Мне просто нравится то состояние, в которое вводил меня морфин. Я мысленно представляю, что сестра делает мне укол, и оно возвращается.

– А вы можете попытаться спровоцировать это состояние сейчас?

– Почему бы и нет.

Адамс закрыл глаза и через секунду услышал голос нейролога:

– Вот, смотрите, профессор. Идет активация центральной области. Дальше возбуждение распространяется на несколько центров в коре головного мозга. Сюда и сюда. А в остальных зонах – типичная картина глубокого сна. Это почти точная копия реакции мозга на морфин.

– Вижу, – тихо ответил второй врач. – Первичный импульс идет от клауструма. Именно здесь, по данным инфекционистов, локализована зона наиболее высокой концентрации токсинов. А что если простимулировать ее электродами?

– Я все слышу, – Адамс открыл глаза и повернул голову к врачам.

– Невероятно, – удивился профессор. – Как он может находиться в сознании при такой картине возбуждения коры?

– Вот и я говорю, что случай уникальный, – поддержал его нейролог. – Похоже, он может не только воспроизводить эффект воздействия препарата, но и каким-то образом отделять его психоделический эффект от остальных процессов.

– Вы нас слышите? – осторожно обратился профессор к Адамсу и, увидев, что тот кивнул, продолжил: – Я профессор Ритмайер из Университета Майами. Специально прилетел, чтобы вас проконсультировать. Вам каким-то образом удается усилием воли вызвать в организме изменения, которые могут быть только результатом введения сильнодействующего препарата. Если мы с коллегой правы, то... Понимаете, мы бы хотели...

– Вы хотите, чтобы я мысленно продолжал вводить себе прототип и посмотреть, как организм на это отреагирует, – перебил Адамс биолога.

– Откуда вы это узнали? – профессор Ритмайер подозрительно взглянул на лечащего врача.

– Я ничего ему не говорил, – недоуменно пожал плечами тот и кивнул головой в сторону экрана нейрографа. Там на обычно бесцветной трехмерной модели мозга яркими всполохами высвечивались меняющие форму и цвет зоны аномальной активности.

– Черт возьми! Это невероятно! – еще раз проговорил профессор и потянул своего молодого коллегу за рукав к выходу из палаты, на ходу быстро бросив: – Извините, мистер Адамс, нам надо срочно проконсультироваться.