Михаил Баковец - Лорд 3

Лишь после того, как была устранена угроза со стороны карателей, бойцы направились к амбару.

— Вот суки, уже гвоздями забили, — ругнулся беролак, отдирая толстую горбылину, которыми каратели заколотили ворота в амбар и все окна. Наконец, справившись с запорами, он распахнул одну створку. Его товарищ направил внутрь луч электрического фонаря. Он высветил несколько десятков мужчин и женщин разных возрастов с детьми. Кое-кто из них был совсем мал. Таких детей держали на руках.

— Товарищи! — крикнул командир отряда. — Вы свободны, немцев мы убили. Но не всех, остальных будем сейчас судить и казним. Кому нужна помощь, те пусть подходят.

— А вы кто?

— Партизаны…

Тут вперёд вышел Остап, прервав волколака.

— Я Остап Кинов е ц из Барсуч и х. Её… её спалили фашисты. И всех тоже… всех… мою семью, детей малых, стариков — всех. Вот как вас загнали в амбар и пустили огонь. Бобриные Дворики тоже сожгли и всех убили. И вас бы также сожгли.

— И что нам теперь делать? — произнёс один из деревенских.

Остап посмотрел на старшего группы.

— Знаете, где в лесу можно спрятаться? Мы поможем вам дойти, донести вещи и продукты. Потом ещё пару раз заглянем.

— А потом что?

— А «потом» уходить надо было, пока немец в прошлом году сюда не пришёл, а не держаться за своё кулацкое барахло, — тихо, но недостаточно, чтобы его не услышали, буркнул один из волколаков.

— Цыц, — прикрикнул на него командир. — Так, товарищи, время дорого, поэтому решайте быстрее. Нам ещё нужно в две деревни заглянуть.

Всё решилось меньше чем за час. Пленных немцев, не особо мудрствуя, повесили. Не поджимай время, то оборотни бы им в буквальном смысле кишки на шею намотали. А так те «всего лишь» получили пеньковую удавку на шею и отправились на тот свет через пару минут агонии, дёргаясь на воротной перекладине. Людей и вещи погрузили в машины и телеги и отправились в… Горчи. Следующую деревню, которая должна быть зачищена карателями. Ещё три оставшихся из списка должен был проверить другой цитадельский отряд. Такое разделение было связанно из-за местоположения поселений. К сожалению, здесь уже успели отметиться оккупанты. После них остались только мёртвые тела и горячая зола. А вот в последней деревне ещё не было никого из врагов. Здесь даже пришлось поорать на местных, которые не сразу поверили в ту участь, которую им приготовили не сегодня, так завтра немцы.

— Да пошли они, — в сердцах высказался командир отряда. — Выбрали полицаев и старосту из своих и думают, что те их прикроют от фашистов.

— Неправильно это, — вздохнул Остап. — Дай я попробую с ними поговорить. Детей жалко, немцы же их не пожалеют.

— Пробуй. Но учти, что у нас там, — оборотень мотнул головой в сторону машин, — больше семьдесяти человек. И нам нужно с ними успеть до рассвета уйти подальше от немцев. А если эти, — он вновь мотнул головой, но на этот раз на местного старосту в окружении односельчан, — будут упираться, то точно не успеем.

И вновь Остап упрямо сказал:

— Справлюсь.

— Немцы что-то совсем лютуют, — тихо сказала Авдотья. — Что им нужно от нас?

— Выгоняют, не слышала, что ль? — желчно ответил Игнат Богомолов, которого все звали только Клюшкой.

С самого утра немецкий гарнизон, стоящий в деревне, развил бурную деятельность. Сначала они занимались только собой, не трогая деревенских, которые засели в избах и боялись выйти за дверь даже за водой или в уборную. Они видели, как немцы носятся по улицам, выставляют посты на околице и усиливают уже имеющиеся. Спустя несколько часов в деревню приехали ещё несколько десятков гитлеровцев. А ещё через четверть часа в окна и двери застучали приклады. Под звон стекла и треск досок зазвучали приказы на немецком и корявом русском о том, чтобы жильцы срочно выходили на улицу и шли на площадь перед сельсоветом, где располагалась администрация новой власти с момента оккупации.

— Шишкиных не видно, — нахмурился Силантий.

— Я слышала стрельбу в их доме, — тихо сказала Парфёнова. — Когда мимо пробегала, то видела возле двери кого-то в белой рубахе. Может, Надьку, может саму Зинаиду.

— И? — ещё больше нахмурился деревенский фельдшер. — Что она делала? Или с ней делали?..

— Лежала неподвижно. Кажись, мёртвая, — совсем тихо произнесла женщина.

Силантий помрачнел.

— У Лом енцев тоже стреляли, — сказал Клюшка, стоило Парфёновой смолкнуть. — И я их не вижу.

Их беседу прервал немецкий офицер, вышедший их сельсовета на крыльцо. Справа от него пристроился переводчик в гражданском пальто, но с белой повязкой полицая на левом руке. Он принялся слово в слово переводить речь, обращённую его хозяином к местным жителям. То, что он сказал, люди уже слышали от полицаев и гитлеровцев, что выгнали их из жилищ.

— Вам всем надлежит немедленно покинуть деревню. Всех, кто решит остаться ждёт расстрел. Запрещено брать вещи, продукты или угонять скот. За это наказание одно — расстрел.

Услышав эти слова, народ заволновался. Кто-то из мужчин в первых рядах крикнул:

— Куда ж нам идти, господин офицер? У многих дитяти маленькие совсем, им без еды, без молока тяжко будет.

Его поддержала одна из женщин:

— Нас же почти в одном исподнем выгнали из дома. Как же без вещей идти?

— Вы, унтерменши, должны быть рады, что вас не казнили, как пособников бандитов на месте. Благодарите за это армию великой Германии. Недочеловекам запрещено иметь что-то своё.

Даже длительное проживание под оккупацией не сумело вытравить в людях желание бороться за своё. Да и по факту, боролись они за свою жизнь. Ведь без тёплых вещей, без той же коровы или козы, чьё молоко было необходимо маленьким детям, деревенские не выжили бы в эту пору, когда в лесах ещё полно снега. Толпа заволновалась, голоса зазвучали громче. Вот только они в шоке от услышанного забыли с кем имеют дело. Внезапно раздалась автоматная очередь. Пули ударили по первому ряду, не разбирая, чьи тела пронзают — мужчин, женщин, стариков или детей. Мольбы сменились криками страха, толпа отшатнулась назад и в стороны, но наткнулась на стволы винтовок и пулемётов оцепления.

— За непокорность и отказ выполнять законные требования власти… — раздался голос переводчика. Но миг спустя он был перебит.

Силантий, единственный из всех оставшийся на прежнем месте, вскинул руки к небу и страшно закричал, заглушая все окружающие звуки. Многим даже показалось, что сам воздух загудел от его голоса.

— Что б вы все умерли, нелюди!!!

Руки пожилого мужчины засветились золотистым светом, который быстро охватил его тело, а потом волной разошёлся во все стороны. За пару секунд свет разлился по всей деревне, накрыв людей, живых и мёртвых, местных жителей и захватчиков. Как только свечение пропало, то последние попадали на землю, как срубленные деревья… и зашевелились те, кто стал жертвой немецкого свинца. К сожалению, с земли поднялись не все из них.