Тахера Мафи - Одолей меня [litres]

– Проклятие!

Я слышу едва сдерживаемый гнев в его голосе, потом звук удара чем-то тяжелым обо что-то твердое. Отец снова чертыхается.

Я замираю возле двери.

Потом, нетерпеливо…

– Чего тебе?

Он практически рычит. Я подавляю порыв страха. Делаю безучастное лицо. Избавляюсь от эмоций. Потом осторожно вхожу в его офис.

Отец сидит за письменным столом, я вижу только спинку кресла и недопитый стакан виски в его левой руке. Все бумаги в беспорядке. Замечаю на полу пресс-папье, а в стене вмятину.

Что-то пошло не так.

– Ты хотел меня видеть, – говорю я.

– Что? – Он, сидя в кресле, всем корпусом разворачивается ко мне. – Видеть тебя? Зачем?

Молчу. Я уже научился никогда ему не напоминать, если он что-то забыл.

Наконец он вздыхает.

– Да, правильно. – Молчание. – Мы обсудим это позже.

– Позже? – На сей раз я с усилием сдерживаю свои чувства. – Ты сказал, дашь ответ сегодня…

– Не до того сейчас.

В моей груди вскипает гнев. Я не выдерживаю.

– Что может быть важнее твоей умирающей жены?

Отец не реагирует. Спокойно поднимает бумаги, кладет на стол и произносит:

– Пошел вон.

Я не двигаюсь.

– Мне надо знать, что будет. Я не хочу переезжать с тобой в столицу – я хочу остаться здесь, с мамой…

– Черт возьми! – Отец с грохотом ставит на стол стакан. – Ты сам-то себя слышишь? – Он с отвращением глядит на меня. – Ведешь себя ненормально. Ты уже взрослый. Никогда бы не подумал, что парень шестнадцати лет будет так привязан к мамочке.

Гнев горячей волной плещется во мне, я ненавижу себя за это. Ненавижу своего отца, из-за него – и себя. Тихо выговариваю:

– Я не привязан.

Андерсон качает головой.

– Жалкое отродье.

Гнев еще сильнее охватывает меня, я гашу его. С усилием заставляю свой голос звучать беспристрастно.

– Я только хочу знать, что происходит.

Андерсон встает, засовывает руки в карманы, глядит в окно на город, лежащий внизу.

Картина безрадостная.

Автострады теперь как музеи под открытым небом, заполненные скелетами брошенных автомобилей. Горы мусора шеренгой тянутся к горизонту. Улицы забиты мертвыми птицами, изредка с неба падают еще. Вдалеке полыхают пожары, сильный ветер раздувает их пламя. Толстое одеяло смога накрыло город, а если появляются облака, то тоже серые, темные от дождя. Все меньше и меньше остается мест, пригодных для жизни, и некоторые районы пришлось покинуть. К слову, из прибрежных районов уже всех эвакуировали, улицы затопило водой, дома постепенно разрушаются.

Офис отца, наоборот, выглядит как настоящий рай. Все здесь новенькое, дерево еще издает аромат, каждая поверхность блестит. Оздоровление пришло к власти четыре месяца назад, и мой отец в настоящее время – правитель и командующий одного из вновь созданных секторов.

Сектора номер 45.

Внезапный порыв ветра бьет в окно, по комнате пробегает дрожь. Свет мигает. Отец даже не вздрогнул. Мир может катиться ко всем чертям, Оздоровлению будет только лучше. Их планы осуществились быстрее, чем они ожидали. Кандидатуру моего отца обсуждают для дальнейшего продвижения на пост Верховного главнокомандующего Северной Америки. Нет числа его успехам. Кажется, однако, его это не радует. В последнее время он сам не свой.

Наконец он отвечает:

– Я не знаю, что будет. Даже не знаю, утвердят ли мою кандидатуру.

Не могу скрыть удивление.

– Почему?

Андерсон невесело улыбается окну.

– Работа по воспитанию детишек пошла наперекосяк.

– Не понимаю.

– Я и не надеялся, что поймешь.

– Так что… мы не переезжаем? Не перебираемся в столицу?

Андерсон разворачивается ко мне.

– Да не волнуйся ты так. Я же сказал, пока не знаю. Сначала надо решить одну проблему.

Я негромко спрашиваю:

– Что за проблема?

Андерсон смеется, в уголках его глаз собираются морщинки, и на какое-то мгновение он выглядит добродушным.

– Ну, хотя бы та, что твоя девушка испортила мне весь день. Как обычно.

– Моя кто? – Я недоумеваю. – Пап, Лена не моя девушка. Меня не волнует, что она там понарассказывала…

– Другая, – вздыхает Андерсон.

Он не смотрит на меня. Хватает со стола папку, резко ее открывает и углубляется в чтение.

Я не успеваю задать следующий вопрос.

Раздается стук в дверь. По сигналу отца в комнату входит Делалье. Кажется, он не ожидал увидеть меня тут, поэтому ничего не говорит.

– Ну? – Отец выказывает свое нетерпение. – Она здесь?

– Д-да, сэр. – Делалье откашливается, указывает взглядом на меня. – Мне доставить ее сюда или вы встретитесь с ней в другом месте?

– Доставь сюда.

Делалье медлит.

– Вы уверены, сэр?

Я смотрю поочередно то на отца, то на Делалье. Что-то не так.

Отец переводит на меня взгляд.

– Я сказал – сюда!

Делалье кивает и исчезает.

Голова как камень, тяжелая и тупая, глаза словно залиты цементом. Я возвращаюсь в сознание только на несколько секунд. Чувствую запах металла, вкус металла. Хорошо знакомый грохот усиливается, стихает, вновь усиливается.

Сапоги, тяжелые, возле моей головы.

Голоса… звучат приглушенно, будто в тысяче световых лет отсюда. Не могу шевельнуться. Будто меня закопали живьем, бросили умирать. Слабый оранжевый свет вспыхивает в глазах на секунду… через секунду…

Нет.

Ничего.

Проходят дни. Столетия. Единственное, что я осознаю: меня пичкают успокоительным. Постоянно. Я высушен, обезвожен до последней капли. Убил бы за глоток воды. Я бы убил.

Когда меня перебрасывают, я совсем не ощущаю своего тела. Жестко приземляюсь на холодный пол, боль рикошетом отдает во всем теле, пока мне чужом. Я знаю, вскоре боль целиком захватит меня. Как только успокоительное перестанет действовать, я останусь наедине с ломотой в костях и засухой во рту.

Резкий сильный удар в живот, и я распахиваю глаза, чернота наполняет мой разинутый рот, заливается в глазницы. Я задыхаюсь, слепну, руки-ноги отказывают мне. Падаю.

Сознание гаснет.

– Не хочешь сказать, что все-таки происходит?

Услышав голос Назиры, останавливаюсь и замираю на месте. Я направлялся в свою комнату, чтобы хоть на минутку прилечь и закрыть глаза. Чтобы унять адскую боль, которая бьет в тамтам в моей черепушке.

Мы наконец – наконец-то! – сделали перерыв.

Коротенький перерыв после многочасового изнурительного обсуждения нашего положения, дальнейших действий, детального плана и всего прочего, вплоть до угона самолета. Даже Назира, при всей ее заинтересованности, не смогла меня окончательно убедить, что Джульетта – то есть Элла – и Уорнер пока еще живы. Скорее всего, где-то их мучают и пытают, и сейчас я просто сойду с ума. Сегодня промчался самый дерьмовый из всех дерьмовых штормов. Торнадо. Я больше не выдержу. Вот не знаю: то ли сесть и заплакать, то ли что-нибудь поджечь.