Гай Хейли - Бойня титанов

— Снижайся вместе с остальными, приземляйтесь туда, где сможете принести больше пользы, — сказал Ралдорону Сангвиний. — Возможно, на бастионах. Решение оставляю за тобой, первый капитан.

— Вы не можете, мой господин! — воскликнул Ралдорон.

Двигатели завывали все громче и громче. Вокруг корабля взрывались снаряды. Пустотные щиты покрывались причудливыми разводами энергетических разрядов и издавали сладковатый запах, очень близкий к смраду гнили.

Сангвиний распростер крылья, поднял вверх меч и копье.

— Я могу, Ралдорон, и сделаю это без страха и колебаний. Ты забыл о величайшем даре моего отца. Благодаря дарованному Им предвидению я знаю, что сегодня я здесь не умру.

С этими словами он спиной вперед выпал из «Грозовой птицы», развернулся и раскрыл свои крылья.

Десятки воинов в золоченой броне выпрыгнули из сопровождающих кораблей в гущу сражения вслед за своим примархом.

Небо над выгнутыми спинами тысячи титанов раскололось. Божественное сияние затмило солнце. Тучи разорвались, и небеса пролили слезы света. Владыка ангелов спускался из своего чертога, неся справедливое возмездие изменникам. Сверкающий золотом, с раскрытыми крыльями и воздетыми вверх руками он летел над усеянной металлом равниной. Ревели и грохотали орудия. Гигантские машины тянули свои боевые песни. Повсюду царили гром и смерть, но ничто не могло его тронуть. Сияние могущества ореолом окружило его голову, и все участники боя попали под власть странной магии. То ли это был эффект скудного света Беты Гармона, то ли колдовство объединенных разумов измученных машин, но все это видели, а увидев, уже никогда не могли забыть.

Сангвиний рос. Преисполненный сверхъестественным могуществом, он разрастался до тех пор, пока его руки не охватили небеса и землю под ними, демонстрируя слабость смертных перед его совершенством. В те мгновения, пока длилось это видение, он казался истинным ангелом из древнейших легенд, не произошедшим из лаборатории генетиков, а выкованным в небесной кузнице суровыми и любящими богами с целью наставить заблудшее человечество на путь истинный.

Для принцепсов Легио и лоялистов он был существом, сотканным из чистейшего света, непорочным и вдохновляющим, провозвестником надежды и мира. Его меч сулил исполненные сожалением удары, необходимые лишь для прекращения кровопролития, а затем клинок должен был скрыться в ножнах, чтобы никогда больше их не покидать. Окружающее Сангвиния сияние заново открыло людям глаза на цель, ради которой они сражались, уже забытую многими уставшими и зачерствевшими сердцами; заставило их снова увидеть причину, побудившую человечество покинуть свой многострадальный родной мир и устремиться к звездам. Не ради завоеваний, не ради материальной выгоды и притеснения других в поисках власти, а для осуществления грандиозных замыслов Императора, несущих гармонию не только людям, но и всем другим миролюбивым существам. В манифольдах многих машин слышались рыдания о несбывшемся, об утраченном.

Для тех же, на кого ангел ополчился, видение было мрачным. Его доспехи, копье и меч сулили кровавое возмездие. Его глаза горели яростным осуждением. Каждое перо его крыльев вопило в воздухе, и каждое озвучивало один из бесчисленных упреков. Тем, кто позабыл о благородных начинаниях, он нес напоминание о том, от чего они отказались. С теми, чья безнравственность грозила низвержением с самого начала, он говорил прямо, обвиняя в подлости и указывая на глубину их злодеяний.

Битва на мгновение будто запнулась. Лазерные лучи еще били, снаряды по-прежнему летели. Пустотные щиты гудели и потрескивали. Ничто не могло остановить войну людей-машин. Слишком много устройств на борту титанов было нацелено на продолжение сражения: угнетенные сознания и ментальные расширения почти автономно выполняли прежние задания. Но если орудия не умолкли, если колоссы не разомкнули смертельные объятия ближнего боя, то мужчины и женщины, чьи души присвоили богомашины, ощутили незримое воздействие. Каждое человеческое сердце наполнилось благоговейным трепетом.

Свет изменился, как будто солнце зашло за тучу и погрузило мир в полуденные сумерки. Сангвиний вернул свой обычный облик шедевра человеческого геномного искусства, богоподобного, но не божественного. Вместо видения забушевала буря ракетных залпов, бьющих по предателям с крыльев «Грозовых птиц», и в его центре летел примарх со свитой своих ангелоподобных воинов.

Сангвиний свернул крылья за спиной и начал стремительный спуск. Перед ним вырастал титан «Ось мира». Его лицо хвастливо отражало чувства его новых хозяев — череп, плачущий кровавыми слезами из драгоценных камней, каждый высотой в рост космодесантника.

Лазерные лучи устремились к Сангвинию слепящими иглами. В его направлении плавно изогнулись траектории летящих снарядов. Одно попадание в его крыло — и примарх упадет в водоворот пламени и смерти. Но этого не произошло, хотя все вокруг него полыхало от взрывов.

«Я умру не сегодня», — подумал он.

Под визором шлема скрипнули стиснутые зубы. На лицевом щитке стремительно побежали строки данных. Наиболее важными были сведения когитатора его доспехов о мощности пустотных щитов «Оси мира» наряду с изображением средней части его передней брони, испещренной красными рунами, сулящими неминуемую катастрофу, и крупными янтарно-желтыми численными знаками, подтверждающими достоверность предостережения. Согласно системам золотой брони примарха пустотные щиты титана были включены и обладали еще немалым запасом мощности. Сангвиний приближался слишком быстро. Он рисковал запустить реакцию перемещения. В лучшем случае он распадется на атомы при перемещении в варп. Если не повезет, он отправится туда живым.

— Я умру не сегодня, — прошептал он.

Он вслушался в боевые переговоры своих легионеров. Его сыны говорили кратко, не хвастаясь, не колеблясь. Они настоящие бойцы. Взятие «Наковальни» затягивается. Если звездная крепость не будет вырвана из рук мятежников, битва на поверхности не принесет пользы.

— Я умру не сегодня, — снова произнес он, теперь уже громче.

Он знал, где его настигнет смерть. Ему суждено погибнуть от рук брата на борту «Духа мщения». Торжествующе усмехающееся лицо Хоруса преследовало его при каждом пробуждении. Боль смерти просачивалась из будущего и отравляла настоящее, становилась все более реальной по мере того, как приближался его последний вздох. А после этого рокового момента, в будущем, боль усиливалась, поскольку его смерть в полной мере высвобождала ужасное двойное проклятье, лежащее на геносемени его сыновей.

На его геносемени.