Владимир Сухинин - Не зная отдыха и сна

— А теперь встали! — приказал Фома. Рассматривая побитых и жавшихся друг к другу матросов, стал давать указания. — Здесь все вымыть, чтобы блестело. Воду из бочек вылить в море, бочки вымыть с уксусом. Старую капусту — тоже в море. Селедку промыть. Через два часа приду проверю. Всех, кто сбежит, найду по углам и заставлю жрать свое дерьмо.

Он, сверкнув очами, оглядел избитые рожи матросов. По их виду он понял, что ему поверили.

— Дроп, где вино для офицерского состава?

Корабельный повар нагнулся и дрожащими руками достал бутылку вина из корзины под столом. Фома взял ее и вышел. На выходе он встретил боцмана.

— Теперь, зеленый, спи вполглаза. Начал ты хорошо, но сократил себе жизнь лет на сто.

Фома равнодушно пожал плечами и пошел в каюту вторпома. Отдал бутылку и вышел. Вернулся он под «скрытом» и сразу врезал моряку ногой под дых. Тот уронил бутылку и громко охнул, согнулся, ухватившись за живот.

Неожиданно для Фомы он размахнулся и ударил кулаком по воздуху.

— Ну, демоны, подходите! — прохрипел он. — Я вам покажу, как умеют драться моряки. — Он сплюнул и с трудом поднялся. По-звериному огляделся и пнул воздух ногой. — Что, испугались? Змеиное племя!

Фома улыбнулся такому повороту событий и ударил вторпома ногой в грудь, тот перелетел через кровать и затих в углу.

Фома, уже не излечивая пьяницу, вышел. Проверил, как малец убирает его каюту, и, удовлетворенный увиденным, поднялся на палубу. Боцман сидел на бухте канатов. Он указал на место рядом с собой и пригласил орка сесть рядом.

— Присаживайся, Клыкастый, разговор есть, — сказал он. Фома сел. — Вижу, ты дело свое знаешь, лекарь, но забираешь слишком круто. Понимаю, что ты должен себя правильно поставить, иначе уважать не будут. Но тут видишь какое дело. Есть, так сказать, некоторые места, куда тебе лезть не следует. За питание команды отвечаю я, а ты следи за чистотой. В мои дела не лезь.

— Боцман, давай договоримся, — спокойно ответил Фома, — ты себе оставляешь десять процентов, остальное тратишь на продукты, причем на те, которые скажу я. Как тебе такой расклад?

— Расклад плохой, парень. Ты еще капитана не видел, а мое слово для него кое-что значит. Ты не лезешь ко мне, я замолвлю за тебя слово перед капитаном.

— Десять процентов, боцман, не больше, — равнодушно отозвался Фома.

Дальнейший их разговор прервал шум, идущий снизу. Оба уставились в сторону лестницы на нижнюю палубу.

Вскоре из люка показалась голова вторпома. Он, издавая громкие стоны, лез на верхнюю палубу на карачках. Вылез и также на четвереньках пополз дальше. Боцман увидел избитого офицера и замер с открытым ртом. С огромным удивлением посмотрел на Фому, осуждающе покачал головой:

— Орк, ты совсем берега потерял! За нападение на офицера корабля тебя вздернут на рее.

— Я его не бил, — не моргнув глазом ответил Фома. — Я отдал ему бутылку и ушел.

Фома встал и подошел к вторпому, помог ему подняться и наложил малое исцеляющее заклинание. Боцман встал с другой стороны и повел болезного моряка к канатам. Бросил на Фому недоверчивый взгляд и спросил офицера:

— Господин Порнат, что с вами произошло?

— Демоны! — озираясь широко открытыми глазами, проговорил тот.

— Что — демоны? — не понял боцман. — Какие демоны?

— Сильные и злые, боцман. Демоны запоя. Они напали на меня, отобрали бутылку и стали бить. Ох, как все тело болит. Они уже дважды за мной приходили. — Он увидел Фому и схватил его за руку. — Док! Не отдавай меня им. Я брошу пить!

Фома обнял второго помощника за плечи и, плачущего, повел в каюту. Полечил и уложил спать. Бутылку забрал.

На выходе он встретил боцмана.

— Зеленый, — хмуро обратился тот к орку, — я не верю, что здесь не обошлось без твоего колдовства, но предупреждаю: если ты перегнешь палку, я повешу тебя на рее собственными руками. Ты понял меня?

Фома равнодушно кивнул.

Через два часа он принимал работу у провинившихся моряков. Камбуз был вычищен до блеска, бочки с водой не воняли. Селедка была замочена. Дроп стоял в чистом белом переднике, прикрывающем голый живот.

Не успел Фома принять работу, как в дверях раздался рев раненого лорха:

— Когда мне принесут жратву, рыбьи дети! Хотите под килем у меня поплавать?.. — но крик тут же замолк.

Фома увидел обмерших матросов и обернулся. В дверях стоял гигант и, пригибаясь, чтобы не задеть головой притолоку, смотрел на то, что стало с камбузом.

— Это что? Это кто? Ты кто?

— Я корабельный лекарь…

— А я капитан! Откуда ты тут взялся, зеленая вонючка? Пшел отсюда!

— Я прибыл по вашему запросу, капитан, и навожу порядок на камбузе. У меня есть направление…

— Какое направление? Отошел от пирса, пока я тебя не повесил.

— Не вопрос, капитан, — спокойно ответил Фома, — я уйду. С вас неустойка десять золотых, иначе корабль не выйдет из порта.

Громила, не веря своим ушам, уставился на орка. Почесал заросшую щеку.

— Неустойка? — повторил он, но уже спокойным тоном. Он понял, что орк в своем праве.

Заявка исполнена, претензий к работе лекаря не было предъявлено. Кроме того, камбуз вычищен.

— Пошли, — совсем успокоившись, приказал капитан и повернулся, чтобы уйти. На ходу обернулся и злорадно добавил: — Если не вылечишь мою зверушку, вылетишь отсюда из катапульты вместе с претензией. Надеюсь, долетишь до своей гнилой конторы.

На лицах команды появились робкие признаки надежды. Все хотели посмотреть на полет ненавистного орка.

В каюте капитана на красных бархатных подушках лежала с закрытыми глазами маленькая собачка. Она тяжело дышала.

— Вот больной. Лечи! — Капитан погладил по голове собачку и жалобно сморщился. — Третий день ничего не ест. Слышишь, как дышит?

Фома понял, насколько это животное близко капитану. Он всем своим видом, не скрывая, разделял страдания маленького пушистого комочка.

Фома подошел к собаке, поглядел на нее магическим взором, затем осторожно, чтобы не причинять еще больше страданий, открыл ей пасть и, не обращая внимания на ее жалобный писк и на то, как окаменело лицо громилы-капитана, засунул туда пальцы. Магическим зрением он видел воспаление в горле, как бывает от застрявшей косточки. И точно. Он нащупал обломок и, удерживая рвущуюся и скулившую собаку другой рукой, вытащил кость. Бросил облепленный зеленым гноем острый обломок на пол и наложил на собаку заклинание исцеления.

— Все, — произнес он. — Сегодня не кормить, а завтра она будет совсем здорова.

Капитан ошарашенно смотрел то на собаку, то на кость. Его лицо, темное от гнева, разгладилось, и на нем, редко знавшем улыбку, проявилось глубоко запрятанное, почти позабытое чувство благодарности.

— Зеленый, ты принят в команду, — наконец произнес он и, широко улыбаясь, ощерив большие желтые зубы, протянул орку руку. — Добро пожаловать, док. Жалованье тебе увеличиваю до двух серебряных илиров в круг. Заслужил.