Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

В этом тоже было что-то сверхъестественное.

Пока Джилли и Дилан наслаждались великолепным видом и мартини, Шеп оставался в гостиной. Он нашел себе подходящий угол, где мог простоять час или два, ограничив информационный поток, поступающий от органов чувств, видом двух встречающихся одна с другой стен.

У французов есть поговорка: «Plus ca change, plus c'est la meme chose». Означает она следующее: все течет, ничего не меняется. Стоящий в углу Шеперд являл собой комедию и трагедию этой истины. Даже с новыми способностями, иной раз ему хотелось отгородиться от окружающего мира.

С учетом того, что программу Пэриша Лантерна транслировали пятьсот радиостанций по всей стране, шесть дней в неделю, с понедельника по субботу, с наступлением сумерек он обычно принимался за работу. В студии, оборудованной в подвале, он мог принимать звонки как слушателей, так и гостей передачи, а с помощью Линя и радиоинженера — вести ее. Настоящая студия располагалась в Сан-Франциско, но, благодаря четкой и эффективной связи, у слушателей создавалось полное впечатление, что ведущий и его гости сидят там всю ночь напролет и ведут неспешную беседу.

В эту субботу, как, впрочем, и в тот день, когда Проктор ввел ему субстанцию , Пэриш отменил прямой эфир, заменив его избранным из архивных записей.

Незадолго до обеда, за которым хозяин намеревался вновь встретиться со своими гостями, Джилли сказала Дилану: «Мне надо позвонить маме. Я скоро вернусь».

Оставив пустой стакан из-под мартини на парапете ограждения террасы, она перенеслась в темный угол сада, окружающего отель «Пенинсула» на Беверли-Хиллз. Ее материализация прошла незамеченной.

Чтобы позвонить, она могла отправиться в любое там , но отель «Пенинсула» очень ей нравился. Не так уж и давно она надеялась, что достигнутые на сцене успехи со временем позволят ей останавливаться в таких вот пятизвездочных отелях.

Она вошла в будку телефона-автомата, бросила в щель несколько монет, набрала знакомый номер.

Мать сняла трубку на третьем гудке. Узнав голос Джилли, затараторила:

— Ты в порядке, девочка моя, не ранена, что с тобой случилось, сладень… Добрый Иисус уберег тебя… где ты?

— Успокойся, мама. У меня все хорошо. Я звоню, чтобы сказать тебе, что не смогу повидаться с тобой неделю или две, но потом придумаю, как нам встретиться.

— Джилли, девочка, после этой истории в церкви сюда понабежали телевизионщики, газетчики, все они грубые, как бюрократы из отдела социальной защиты, сидящие на диете из крекеров. Они и сейчас на улице, со своим шумом и фургонами со спутниковыми антеннами, мусорят окурками и обертками от батончиков. Грубые, грубые, грубые.

— Не разговаривай с ними, мама. Насколько тебе известно, я умерла.

— Как ты можешь так говорить!

— И никому не рассказывай о том, что я позвонила тебе. Потом я все объясню. Мама, в скором времени к тебе могут заявиться злобного вида верзилы. Скажут, что они из ФБР или откуда-то еще, но это ложь. Тебе нужно сыграть под дурочку. Говори с ними вежливо, сделай вид, что ужасно за меня тревожишься, но обо мне им ничего не рассказывай.

— Слушай, в конце концов, я же одноглазая, о двух костылях, бедная, как церковная мышь, невежественная, толстозадая домохозяйка. Да откуда мне что знать?

— Я очень тебя люблю, мама. И вот что еще. Я уверена, что пока твой телефон не прослушивается, но со временем они найдут способ поставить «жучка». Поэтому, если я приеду, чтобы повидаться с тобой, предварительно звонить не буду.

— Девочка моя, я так испугана, как не боялась с того момента, когда твой отвратительный отец совершил единственный свой хороший поступок — подставился под пулю, которая его и убила.

— Не бойся, мама. Со мной все будет в порядке. И с тобой тоже. Правда, тебя ждут сюрпризы.

— Со мной отец Франкорелли. Он хочет поговорить с тобой. Он так взволнован происшедшим в церкви. Джилли, девочка моя, а что все-таки случилось на свадьбе? Нет, я, конечно, знаю, мне рассказали, но в голове как-то не укладывается.

— Я не хочу говорить с отцом Франкорелли, мама. Скажи ему, я очень сожалею, что сорвала свадьбу.

— Сорвала? Ты их спасла . Спасла их всех.

— Я могла бы сделать это по-тихому. Слушай, мама, когда мы встретимся через пару недель, как насчет того, чтобы пообедать в Париже?

— В Париже, во Франции? С какой стати мне обедать в Париже?

— А может, в Риме? Или Венеции? В Гонконге?

— Девочка моя, я знаю, что ты никогда в жизни не прикоснешься к наркотикам, но теперь ты меня тревожишь.

Джилли рассмеялась.

— Как насчет Венеции? В каком-нибудь пятизвездочном ресторане. Тебе всегда нравилась итальянская кухня.

— Да, с удовольствием съем лазанью. А как ты сможешь позволить себе пятизвездочный ресторан, тем более в Венеции, в Италии?

— Ты все увидишь сама. И, мама…

— Что, доченька?

— Я бы не смогла спасти собственный зад, не говоря уже обо всех этих людях, если бы не выросла рядом с тобой, если бы ты не показала мне, что нельзя позволять страху съесть тебя живьем.

— Благослови тебя бог, девочка моя. Я очень тебя люблю.

Повесив трубку, Джилли какое-то время постояла, чтобы унять волнение. Потом бросила в щель еще несколько четвертаков и позвонила по номеру, который дал ей Дилан. Женщина ответила на первом же гудке.

— Я бы хотела поговорить с Вонеттой Бизли.

— Вы уже говорите с ней. Чем я могу вам помочь?

— Дилан О'Коннер попросил меня позвонить и убедиться, что с вами все в порядке.

— А что со мной может случиться? Скажите Дилану, у меня все отлично. И приятно узнать, что он жив. Не ранен?

— Ни царапины.

— А маленький Шеп?

— Сейчас стоит в углу, но он уже съел большой кусок торта, а к обеду будет в прекрасной форме.

— Он — душка.

— Это точно, — согласилась Джилли. — И Дилан просил передать, что им больше не потребуется домоправительница.

— Если то, что я слышала, правда, для уборки в их доме теперь понадобится бульдозер. Вот что ты мне скажи, куколка. Ты думаешь, что сможешь о них позаботиться?

— Думаю, что да, — ответила Джилли.

— Они заслуживают хорошей заботы.

— Заслуживают, — согласилась Джилли.

После второго разговора ей больше всего хотелось выйти из будки в трико и плаще и тут же устремиться в полет, для большего драматического эффекта. Но у нее не было ни трико, ни плаща, да и летать она не умела. Вместо этого Джилли оглядела холл с телефонами-автоматами, убедилась, что никого нет, а потом, безо всяких спецэффектов, сложила здесьтам и вернулась на террасу, парящую над озером, где в сгущающихся сумерках дожидался ее Дилан.

Луна поднялась незадолго до того, как летнее солнце укатилось за горизонт. На западе ночь только-только стерла остатки румянца со щеки дня, а на востоке в небе уже повисла большущая серебристая лампа.