Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

Джилли замялась, отпила вина, потом все-таки спросила:

— Разве Пэриш Лантерн [402] На английском parish lantern означает «небесный фонарь церковного прихода», т. е. «луна». — не ваше настоящее имя?

— Да разве кого-то могут так назвать? Теперь, конечно, я по всем документам Пэриш Лантерн, но родился Горацием Блугернадом. Еще подростком мне хотелось работать на радио, и я уже тогда знал, какую хочу создать программу. Выходящую в эфир ночью и связанную с таинственным и непознанным. Вот я и решил, что псевдоним Пэриш Лантерн очень мне подойдет, поскольку это старинное английское название для луны, лунного света.

— Ты делаешь свою работу при свете луны, — произнес Шеп, но уже без той душевной боли, которая раньше наполняла эти слова, словно теперь они означали для него что-то новое.

— Действительно, делаю, — ответил ему Пэриш. — Между прочим, нам всем теперь в основном придется работать при свете луны, как из скромности, так и чтобы особо не светиться. Поэтому, естественно, возникает вопрос маскировки.

— Маскировки? — переспросила Джилли.

— К счастью, тот факт, что Проктор ввел свою субстанцию и мне, известен только нам. Пока я смогу делать то, что делаю, и хранить мой секрет, я буду служить связующим звеном между миром и нашей маленькой группой. Но вы трое… ваши лица теперь широко известны, и, как бы мы ни старались проводить наши операции без лишнего шума, известность ваша будет только расти. А потому вам всем придется стать…

— Мастерами маскировки! — воскликнул Дилан.

Само собой, решила Джилли, по-другому не могло быть.

— Поскольку с этим все ясно и нам нет нужды опасаться архизлодея и ломать голову над глупыми именами и средствами передвижения, начиненными абсурдными устройствами, мы можем, не отвлекаясь, заняться добрыми делами и спасением попавших в беду.

— Лед, — сказал Шеп.

Линь тут же подошел к столу, произнес несколько слов на китайском. Пэриш заверил его, что лед не нужен.

— Шеперд прав. Какое-то время мы имели дело с архизлодеем, но теперь он превратился в глыбу льда.

— Лед, — согласился Шеп.

Позже, после лимонного торта и кофе, Джилли сказала:

— Если мы не придумаем себе имен, это сделает за нас пресса и наверняка предложит что-нибудь глупое.

— Ты права, — кивнул Дилан. — С воображением у них слабовато. Они обзовут нас так, что захочется утопиться или повеситься. Но почему бы нам не придумать коллективное название, охарактеризовать нас как группу.

— Да, и придумать надо что-нибудь умное, как в свое время сделал Гораций Блугернад. Давай используем в названии «лунный свет».

— Банда лунного света, — тут же предложил Дилан. — Таблоиды за это ухватятся.

— «Банда» мне не нравится, — возразил Пэриш. — Это слово вызывает слишком много негативных ассоциаций.

— Что-то… лунного света, — размышляла вслух Джилли.

Хотя половина торта еще оставалась на его тарелке, Шеп отложил вилку и заговорил, не отрывая глаз от стола: «Отряд, команда, группа, круг, общество…»

— Звучит неплохо, — вставил Дилан.

— …гильдия, союз, ассоциация, коалиция, клан, лига, клуб.

— Клуб «Лунный свет»! — воскликнула Джилли. — «Клуб лунного света». По-моему, хорошо.

— …товарищество, компания, подразделение, семья…

— Как я понимаю, это займет какое-то время. — Пэриш знаком дал команду Линю убрать три из четырех десертных тарелок и открыть еще одну бутылку вина.

— …гонцы, странники, райдеры…

Слушая одним ухом монолог Шеперда, Джилли решилась подумать об их будущем, о судьбе и свободе выбора, о мифологии и действительности, о доверии и ответственности, о неизбежности смерти и об отчаянии от бесцельно прожитой жизни, о любви, долге, надежде.

Небо высоко. Звезды очень далеко. Луна ближе Марса, но все равно далеко. Озеро глянцево-черное, подсвеченное серебристым светом небесного фонаря церковного прихода. «Клуб лунного света», или как там они его назовут, проводит свое первое заседание, со всей серьезностью, смехом, тортом, начиная, как надеются члены клуба, долгое исследование того, что работает, закручиваясь и сворачиваясь.

Корки Лапута, сам себя провозгласивший служителем Хаоса, решил разрушить этот подлый мир. И сумел стать опаснее целой армии террористов. Взрывы, которые он устраивал каждодневно, разрывали не тела, но души людей. Заметая следы, незаметный и неуловимый Корки безжалостно уничтожал своих пособников на пути к самому главному «подвигу» — похищению сына кинокумира. Мальчик должен был превзойти отца, сыграв главную роль в задуманном Корки фильме ужасов — десятилетнего Фрика ожидали изощрённейшие пытки. Однако в этом не только подлом, но и непостижимом мире нашлись «режиссеры» покруче Корки…

После того, как яблоко разрезали надвое, половинки вновь сшили грубой черной ниткой. Десятью смелыми, неровными стежками, а каждый узел завязали с хирургической точностью.

Сорт яблока, красное сладкое, мог иметь значение. Учитывая, что послания поступали в форме предметов и образов (словесные — никогда), каждая деталь могла уточнить намерения отправителя, точно так же, как прилагательные и знаки препинания уточняют смысл предложений.

Ожидая дальнейшего изучения, яблоко лежало на столе в кабинете Этана Трумэна. Черная коробка, в которой прибыло яблоко, также стояла на столе, в ней так и осталась изрезанная на полоски черная упаковочная бумага. Коробка уже подверглась всестороннему осмотру, но ничего не выдала.

Расположенная на первом этаже западного крыла особняка, квартира Этана состояла из этого кабинета, спальни, ванной и кухни. Вид, открывающийся из французских окон, воображения не поражал.

Прежний жилец полагал кабинет гостиной и обставил соответственно. Этан слишком редко принимал гостей, чтобы выделять им целую комнату.

Цифровой камерой он сфотографировал черную коробку перед тем, как ее открыть. Он также сфотографировал красное сладкое с трех разных позиций.

Предположил, что яблоко разрезали с тем, чтобы изъять сердцевину и вложить внутрь какой-то предмет. Ему не хотелось резать нитки и смотреть на то, что могло оказаться в яблоке.

Годы работы детективом отдела расследования убийств в чем-то закалили его. Но где-то, учитывая избыток насилия, с которым ему приходилось сталкиваться, сделали более уязвимым.

Ему исполнилось только тридцать семь, но полицейская карьера осталась позади. Однако интуиция, сообразительность, быстрота реакции никуда не делись, так же, как постоянное ожидание столкнуться с самым худшим.