Игорь Николаев - Крип

«Слепой Бэтмен». Или что-то из сказок о черной руке и гробе на колесиках.

И как только она подумала об этом более-менее ясно, фигура дернулась. Так вздрагивает человек у которого над ухом громко хлопнули в ладоши. Неведомая херня повела головой, и девушка увидела, что фигуры нет лица. В отверстии капюшона сверкнула отраженным бликом слепая, идеально гладкая поверхность, похожая на матовое стекло.

«Видок»! Точно, так назывался тот фильм про чудилу, который забирал души в стеклянную маску. Невидимая рожа была скрыта под чем-то похожим, только без единого выступа. И как будто в такт ее воспоминанию колыхнулась паутина над головой, а мрачный пришелец снова шевельнулся, будто прислушиваясь. Замогильный хор умолк, разом и весь, как будто опасаясь обратить на себя даже тень чужого внимания.

- Кто ты, мой гость?

В первые секунды Ольга не поняла, что слышит настоящий живой голос, да еще и вполне разборчивый. А поняв, содрогнулась, тихонечко опустилась на колени, обхватив руками худые плечи под так и не высохшей полностью курточкой. Закусила губу до крови, чувствуя соленый привкус на пересохшем языке. Хотелось кричать и выть, отгоняя воплем подкрадывающееся безумие. Потому что голос звучал не в ушах, а возникал сам по себе, из биения сердца в ее груди, из эха панических мыслей в голове, из шума крови, бегущей по жилам.

- Я знаю, ты здесь.

Из-за его спины вытянулось, разворачиваясь, что-то механическое, похожее одновременно на скорпионий хвост и манипулятор робота. Искусственная рука двинулась, описывая круг над головой хозяина, пощелкивая суставами. Железные пальцы шевелились очень целеустремленно и неприятно быстро, словно притягивая к себе невидимые нити в затхлом воздухе. Как будто ... искали что-то.

- О, теперь я вижу. Несчастное, исстрадавшееся дитя. С душой, что полна боли.

Это вообще не было голосом, и звучал он не по-русски или на любом ином языке. То было скорее знание того, что хотел выразить неизвестный. Знание полное, завершенное, пронизанное бесконечными оттенками эмоций, удивительно искреннее и доброе. Это знание рождалось в молчании железа и редком стуке водяных капель, что стекали по стенам. О нем нашептывал камень, его подсказывал холодный ветерок, налетевший из пустоты.

Это было слишком. Чересчур много для одного дня и для одного человека.

Ольга почувствовала, что с нее хватит, и закрыла глаза.

Глава 12

Шуршала ткань мантии, как-то по-особенному, очень мягко, словно шелковая лента. Одновременно и рядом, и бесконечно далеко. Ольга сжалась в комок, прикрыла голову руками с такой силой, что суставы отозвались усталой болью, как будто безнадежно уговаривали хозяина прекратить мучить себя.

Хватит, с нее хватит. Ничего нет. Ничего этого нет и быть не может.

Шорох. Шорох все ближе, все шире, заполняет собой вселенную. Как шелк.

Нежный, новый шелк...

Как ленточка для волос, самый первый дар в ее жизни.

Олечка, вставай, пора завтракать!

Что это? Откуда?..

Ну вот, опять ты спряталась. Снова, небось, под столом с книжкой?

Улыбка матери, лучшего человека на свете. Самого доброго, светлого, который любит тебя просто за то, что ты есть на свете. Материнская любовь - последнее прибежище даже для самого отвратительного негодяя. Но маленькая Ольга не такая, она хорошая. И мама хорошая. Все очень хорошие, даже старший братик и папа. Только папа стал часто злиться, а когда злится, он пьет много воды из бутылки и становится очень странным. И делает странные, неприятные вещи. А брат во всем ему подражает и тоже ведет себя нехорошо. Мама от этого огорчается, ей плохо.

Нашла! А кто у нас самый красивый? Кто самый умный? Кто самый послушный? Кто сейчас отложит книгу и пойдет за стол?

Ольга чувствовала тепло, приятное, скользящее по телу, оно смывало тяжесть, боль, усталость. Так пригревает летнее солнце, когда утренняя зябкость уже прошла, но дневная жара подзадержалась. Так согревает легкое пуховое одеяло воскресным утром, даря мгновения самого расчудесного за всю неделю сна.

Девушка не открывала глаз, но даже сквозь плотно сомкнутые веки она видела, чувствовала золотое сияние, мягко затопившее все вокруг. В нем было приятно сидеть, оно звало раствориться в свечении, уплыть по беспечным волнам счастья куда-то далеко отсюда. Туда, где все будет хорошо.

Как было когда-то ...

Каша полезная, а мы ее сделаем еще и вкусной! Капельку масла, ложечку сиропа... вот так. Ложечку за Олечку.

Зеркальце, найденное зеркальце. Как хочется посмотреть в него и увидеть детскую рожицу с непослушными косичками. Лицо из детства, которое кажется настолько далеким, что будто и не было совсем.

Ее назвали в честь древней княгини. Мама выбрала сама, так, чтобы у девочки было самое красивое имя. Оно звучит полно, глубоко, отзываясь каждым звуком, будто колокольный звон. Оль-га, Ольга! А если захочется, можно и помягче, очень-очень ласково. Оленька, Олечка... Олешек, Олешек, где твои рожки? Так звал папа, когда возвращался домой, принося тяжелый запах бензина и работы. Это было так здорово! Но время шло. Отец возвращался все позже, а «Олешей» дочку называли все реже. Как будто ее имя все позабыли. «Дочка, доченька» для мамы, которая стала увядать, блекнуть и превращаться в тень самой себя, прежней. А у отца для нее теперь всегда были наготове совсем другие слова... Как и у подружек, в одночасье ставших «бывшими».

Теплый добрый свет вокруг померк, сквозь веки просочились глубокие серые тени, они окружили, словно дементоры из сказки про волшебного халявшика в круглых очках. Роились, опустошая душу, выбирая до самого донышка все светлое и доброе, что оставалось в памяти. Все, что было «до», оставляя лишь то, что стало «после». После того как маленькая Олечка перестала быть любимым Олешком и хорошо поняла, что за горькую воду разливают в специальные бутылки для взрослых.

Зеркальце! - да вот же оно, теплое, уютное, само льнет к ладони даже сквозь ткань куртки.

- Несчастное дитя.

Кто это сказал? Ольга не понимала. Голос просто был. Он исходил отовсюду, однако не вламывался в сознание со стороны, а рождался очень мягко, естественно. Как шепот лучшего на свете друга, который никогда не подведет и всегда подставит плечо.

Как слова ... матери?

- Дети. Когда то их называли цветами жизни. В эпоху стальных муравейников мало кто знает, что такое «цветок». Но я знаю. Я помню. Детская душа, она как закрытый бутон, готовый расцвести, открыться миру. Самое удивительное чудо вселенной - ребенок, чья судьба еще не написана. Но как и цветок, его легко растоптать, унизить, изувечить. И как же часто это происходит…

Ольге хотелось плакать, слезы покатились сами собой, просачиваясь сквозь веки. Где-то далеко-далеко, на самом донышке сознания одинокий, жалкий голосок здравого смысла вопил, надрывался, предупреждая о чем-то плохом. О том, что пора открыть глаза и посмотреть вокруг, какие бы ужасы там ни ждали. Что надо спасаться.