Дин Кунц - Избранные произведения. I том [Компиляция]

— Не нужны мне никакие «Ноу-Доз». У меня такое ощущение, что мои верхние веки пришиты к бровям хирургической ниткой, только потому и не опускаются.

В свете фар ворота «Кроссвудс» начали открываться внутрь. За ними лежала чернота свалки, еще более темная, чем безлунная ночь по эту сторону забора.

«Хонда» миновала ворота, и из темноты выступили две фигуры с фонариками.

Один — мужчина с грубоватым, но симпатичным лицом, в грязной белой футболке, джинсах и высоких, до бедер, резиновых сапогах.

В отсвете фонарей женщина выглядела, как кинозвезда. Светлые волосы следовало вымыть, лицо кое-где пятнала грязь, но красота ее была слишком уж яркой, чтобы кто-то принял во внимание такие мелочи.

Лучом фонаря мужчина показал Карсон, где припарковать «Хонду», а женщина махала им рукой и улыбалась, как самым дорогим родственникам, которых давно не видела.

Одеждой (грязная белая футболка, джинсы, высокие сапоги) она не отличалась от мужчины, но этот непривлекательный наряд каким-то образом только подчеркивал, что у нее тело богини.

— Я начинаю думать, что наш Виктор не ученый, а сексуально озабоченный, — пробурчала Карсон.

— Полагаю, ему без разницы, создавать их с округлостями или плоскими. Деньги те же.

Выключив сначала фары, а потом двигатель, Карсон повернулась к Майклу.

— Мы возьмем все оружие.

— На случай, если нам придется защищать нашу добродетель.

— Раз уж мы планируем, что ты будешь отцом моих детей, я защищу и твою добродетель.

Они вышли из «Хонды», каждый с двумя пистолетами в кобурах и пальцами правой руки, сжимающими рукоятку «Городского снайпера» с направленным в землю стволом.

Мужчина не протянул руку.

— Я — Ник Фригг. Управляю этой свалкой.

Вблизи женщина выглядела еще более ослепительной, чем из кабины. Энергия била в ней ключом, она лучилась дружелюбием и энтузиазмом, просто не могла не нравиться.

И затараторила:

— Магазин, магнитофон, мадера, мазда, макулатура, малышка…

— Дайте ей шанс, — подал голос Ник Фригг. — Иногда ей трудно найти нужное слово, что бы начать.

— …мама. Мать! Этой ночью мы видели мать всех-с-кем-пошло-не-так.

— Это Ганни Алекто, — представил ее Фригг. — Она — водитель, как мы их называем, галеона, большого бульдозера, который разравнивает мусор и утрамбовывает его.

— С-кем-пошло-не-так — это кто? — спросил Майкл.

— Эксперименты в «Руках милосердия», которые закончились неудачей. Специализированные биологические машины, может, какие-то воины, призванные помочь нам в Последней войне, даже некоторые Альфы и Беты, которые не оправдали ожиданий.

— Мы хороним их здесь, — добавила Ганни Алекто. — Мы оказываем им все почести. Это выглядит глупо, глупо, глупо, но они, как и мы, вышли из резервуаров сотворения, поэтому они, в каком-то смысле, одна с нами семья.

— Этой ночью глупо не выглядело, — не согласился с ней Ник.

На лице Ганни отразился благоговейный восторг.

— Да, этой ночью, в большой дыре, все было по-другому. Мать всех-с-кем-пошло-не-так — самое прекрасное, что есть на Земле.

— Она изменила нас, — кивнул Ник Фригг.

— Совершенно изменила нас! — воскликнула Ганни.

— Заставила нас понять.

— Гантели, гаражи, гипермаркеты, гироскопы, годы, головы. Головы! Мать всех-с-кем-пошло-не-так заговорила у нас в головах.

— Она нас освободила. Мы больше не должны делать то, что привыкли делать.

— Мы перестали ненавидеть таких, как вы, — Ганни ослепительно улыбнулась. — Мы теперь другие… почему мы вообще ненавидели?

— Это хорошо, — кивнула Карсон.

— Мы так сильно вас ненавидели, — призналась Ганни. — Когда на свалку присылали Старых людей, мы топтали их лица. Топтали их, пока от них не оставались только осколки костей и размазанная по мусору кровавая пульпа.

— Собственно, даже в самом начале этой ночи мы проделывали то же самое с такими, как вы, — добавил Ник.

— Это случилось до того, как мы спустились в большую дыру, встретили мать всех-с-кем-пошло-не-так, и нам открылась истина, — уточнила Ганни. — Чел, ох, чел, жизнь теперь совсем другая, это точно.

Карсон перехватила «Городского снайпера», держала его двумя руками, нацелив ствол в небо, а не в землю.

Майкл ненавязчиво проделал то же самое.

— Так где Девкалион? — спросил он.

— Мы отведем вас к нему, — ответил Ник. — Он действительно первый, не так ли, первый сделанный человеком человек?

— Да, действительно, — кивнула Карсон.

— Послушайте, у нас в машине пес. Он будет в безопасности, если мы оставим его здесь? — спросил Майкл.

— Возьмите его с собой, — предложил Ник. — Собаки… они любят свалку. Меня прозвали Собачий Нос, потому что мне это помогает в работе. В меня введены какие-то собачьи гены. Обоняние у меня в два раза хуже, чем у собаки, но в десять тысяч раз лучше, чем у вас.

Когда Майкл открыл дверцу, Герцог спрыгнул на землю и поднял голову, принюхиваясь к насыщенному запахами ночному воздуху. С опаской посмотрел на Ника, Ганни, склонил голову направо, потом налево.

— Он чует Новых людей, — сказал Ник. — И его это тревожит. Но он чует в нас и что-то другое.

— Потому что мы побывали в большой дыре, — воскликнула Ганни, — и мать всех-с-кем-пошло-не-так говорила в наших головах.

— Это точно, — согласился Ник. — Пес — он знает.

Герцог Орлеанский осторожно завилял хвостом.

— Нюх у него, какой и должен быть у хорошей собаки, — продолжил Ник. — Я бы хотел иметь такой, если бы был собакой, а не человеком с собачьими генами. Для собаки нюх у него идеальный. Вам повезло, раз у вас такая собака.

Карсон взглядом спросила Майкла: « Мы настолько безумны, что пойдем с ними в это темное и пустынное место? »

Он правильно истолковал ее взгляд, потому что ответил:

— Что ж, тут темно и тут пустынно, но мы последние три дня имеем дело исключительно с безумием, так чего менять заведенный порядок? Доверимся Девкалиону и Герцогу.

Эрика вынесла Джоко из викторианской, без единого окна, гостиной в секретный коридор.

Лишившись чувств, тролль долго не приходил в себя. Потеряв сознание, уйдя из этого мира, похоже, поселился в комнате с видом на смерть.

Тело его лежало на ее руках, как мешок с тряпьем. Голова болталась, рот открылся, между зубами завис мыльный пузырь, который лопнул, лишь когда Эрика устроила тролля в кресле в библиотеке.

Джоко оставался антиподом красоты. Если бы какой-нибудь ребенок случайно наткнулся на него, то бедняге потребовались бы годы, чтобы восстановить полный контроль над мочевым пузырем, а возможно, он получил бы пожизненную психологическую травму.

И, однако, ранимость Джоко, его отличие от других, его трогательная стойкость влекли к нему Эрику. Порою даже удивляясь самой себе, она чувствовала, что ее привязанность к троллю нарастает с каждым часом.