Вадим Булаев - Зюзя. Книга третья

Тряпку, защищавшую лицо, я давно потерял. Покрывало, завязанное на шее, содрал на бегу, бросил в сторону. Не понадобилось...

Пару раз перепрыгнул через поваленные деревья, между берёзками петлял постоянно.

...Выстрел я как-то пропустил. Заметил только, что кора на оббегаемом в этот момент бело-чёрном стволе очередной русской красавицы полетела мелкой трухой в разные стороны. Мазилы!

Отпрыгнув за дерево потолще, упал в траву. Второй залп... третий... сверху посыпались листья, веточки, прочий мусор.

Огрызнулся из трофейного ружья. На звук. Отбежал я, похоже, порядочно – забор за берёзками еле заметен, людей не видно вообще. Зато дом горит во всей красе – огонь уже добрался до крыши.

На этот раз стрелять не стали, оставив мою попытку оборониться без ответа.

Вскочил, снова побежал.

Доберман ждала неподалёку, не давая мне затеряться среди всего этого растительного великолепия.

А вслед, сквозь гул пожара, донеслось:

– Ты труп! Беги! Найдём!

Вполне может быть. Врагов я себе нажил преизрядных.

Откуда-то сбоку вынырнула Рося и пристроилась рядом с Зюзей. Где была? Что делала?

Пока размышлял о маленькой разумной, и сам не заметил, как перешёл на быстрый шаг. Силы закончились, адреналин переработался. Бак пуст.

В горле стояла мокрота, постоянно тянуло сплюнуть, во рту прочно обосновался привкус горелых перьев – тошнотный, горький. Грудь точно обручем сдавили. Дыхание получалось рваным, поверхностным. Плечо и левая рука побаливали, точно шилом исколотые. Приложился где-то, а где – и сам не вспомню. Потом посмотрю, в спокойном месте. Ничего ещё не закончилось. От меня до охотников этих – метров четыреста по прямой. Один несложный рывок для отдохнувшего человека.

Попробовал войти в привычный ритм: три шага вдох – три шага выдох. Сразу закашлялся, успев плотно закрыть ладонью рот.

Доберман, не сбавляя хода, попросила:

– Потерпи.

Да уж сам понимаю... С великим трудом перешёл на лёгкую трусцу. Разумные тоже ускорились. Через минуту Рося резко взяла влево и быстро растворилась среди деревьев и травы.

– Она смотрит за людьми, – немедленно прилетело мне пояснение. – Они пока за нами не идут. Злые. Думают, как лучше нас догнать и убить. Спорят. Один человек говорит идти сейчас, другие не хотят. Говорят – потом. Им надо кому-то что-то рассказать. Про мёртвого человека, – дополнила разумная. – И нужен доктор.

– Сколько их? – как можно тише проперхал я.

– На ногах – три. Один ранен. Один убит. Один – я не поняла, убит или нет. Нас не боятся. Злые, – повторила ушастая.

Своих, значит, не бросают. Похвально. Прав был старый хрен Фоменко – гнались за нами. И я прав оказался, когда решился на прорыв. Группа охотничья, не военная. Потому и долго на штурм решались – и навыки не те, и численность неподходящая.

В конце концов, осмелились, оставили одного – главный вход прикрывать и мне мозги пудрить, а сами в обход. Только Зюзю не учли. А эта переменная со множеством скрытых функций. Интересно, как она того болтуна уделала?

На этом я велел себе прекратить отвлекаться на посторонние темы и сконцентрировался на движении. Лёгкие понемногу приходили в норму, голова больше не кружилась. Правое плечо и руку пекло. Изловчившись, сунул руку под куртку. Достал – пальцы в крови. Несильно, но неприятно. Дробью, значит, зацепило... А я и не заметил в запале... Ничего. Главное, не картечью, а с дробью как-нибудь разберусь. Она на излёте со мной встретилась, убойная сила на минимуме. В мягких тканях, опять же, застряла. Легко отделался. Копеечно.

Наша маленькая разведчица регулярно появлялась с докладами и снова исчезала. Судя по спокойному молчанию Зюзи – мы отрывались. Как надолго – не знаю.

Привал ушастая объявила в полдень, когда мы, по моим прикидкам, отмахали по равнинам и перелескам километров двадцать, не меньше. Хорошее место она подобрала – окраину густой лесополосы между двумя небольшими и, естественно, необработанными полями. Вздумай кто к нам приблизиться – издалека заметим.

С удовольствием уселся, стащил куртку, рубаху. Полюбовался на дырочки в одежде с пятнышками своей крови по краям. Спину пекло. Сильно, на грани терпения.

– Зюзя! Посмотри, пожалуйста, что там у меня, – и согнув левую руку в локте, отставленным большим пальцем указал на свой тыл.

Разумная немедленно выполнила мою просьбу и прислала мыслеобраз: пять дырочек, обрамлённые синими пятнами. Две в руке, три в спине. Угадал, значит – дробь. И не достать ведь без посторонней помощи никак. Придётся с ней бегать.

– Тебе больно? – участливо поинтересовалась доберман.

– Нет, – врал, конечно. Ну а что она сделает? Посочувствует и пожалеет? – Вы как? Целые?

– Да. И я, и она, – мордочка Роси, – здоровы.

– Это хорошо.

Из-за кустов вышла маленькая разведчица. Подошла к Зюзе, полюбовалась моей спиной.

– Что, некрасиво? – стараясь придать голосу бодрость, поинтересовался я у второй своей спутницы.

Вместо ответа она подошла к спине вплотную, обнюхала её и без предупреждения принялась вылизывать раненый участок. Мягко, осторожно, медленно, стараясь не причинить мне боль.

– Мы так делаем, когда получаем рану, – к ней присоединилась и доберман. – Помогает. Кровь медленнее идёт.

Спорить не стал. Мелькнула, конечно, мысль о том, что собачьи языки – не самая стерильная штука на свете. Но как мелькнула, так и пропала. Моя пропитанная потом рубаха что, лучше? Вот то-то и оно...

Распустив горловину заплечника, с удивлением отметил, что досталось и ему. Несколько дробинок застряли в пачке с галетами, пара увязла в банке с паштетом из ИРП.

Покопался в недрах сидора, нашёл вату, бинты. Дождавшись, пока мою руку со спиной оставят в покое, перевязался. Плохо получилось, неудобно.

Одевшись, принялся собирать по всему вещмешку коробочки из армейского рациона. Картонные упаковки я ведь выбросил – не влезали они, слишком громоздкие. Потому закидывал внавалку.

Себе взял паштет, разумным отдал каши с мясом. Ложки искать не стал. Выковыряв дробь, прямо галетой черпал коричневую, пахнущую печенью пасту и ел. Вкусно. Зюзя с подругой тоже оценили военные консервы – слопали их мгновенно и теперь грустно посматривали на меня и на то, с какой медлительностью я, по их мнению, кушаю. Но не просили, лишь носами жадно втягивали ароматы из моей баночки.

Не выдержал. Выдал каждой по галете с паштетом. Доберман слопала подношение с удовольствием, а непривычная ко всем хлебобулочным изделиям собачка положила свою долю на траву и принялась слизывать деликатес, довольно виляя хвостиком. Потом подумала немного, и тоже вкусно захрустела хлебцем.

Насытившись и напившись, все почувствовали в животах ту самую тяжесть, категорически требующую спокойствия и горизонтального положения организма.