Точи Онибучи - Боевые девчонки. Демон Биафры

Просто попроси меня остаться. Онайи надеется, что глаза скажут это за нее. Пожалуйста.

– Мы это сделали. – Чинел шагает к Онайи и хлопает ее по настоящему плечу, пытаясь улыбнуться сквозь слезы. – Ты и я. Мы построили… – Ей трудно говорить. – Мы должны построить…

Она падает на колени и рыдает. Роняет лицо в окровавленные ладони и рыдает, рыдает, рыдает, тело бьется в конвульсиях, разрываемое болью, силу которой не может представить даже Онайи.

– Что я наделала? – стонет Чинел, когда может снова взглянуть на Онайи. – Скажи мне, что все это того стоило. Скажи, что это того стоило. Пожалуйста. Скажи мне. Пожалуйста.

Сколько раз она задавала себе те же вопросы? У нее на руках не меньше крови. Судьба выживших. Их личный ад. Вот что Онайи слышит в рыданиях Чинел.

И тогда Онайи опускается на колени и обнимает подругу. Она больше не прячет от нее своего страдания.

Айфи лежит на спине в круге света. Медленно садится. Со всех сторон все белое.

Внезапно мир вокруг превращается в сплошные помехи, как будто чей-то сигнал вторгся в ее поле и с экранов пропало изображение. А потом – ночь. Все сумеречно-голубого цвета. И тишина.

Она осматривается: она в каком-то жилище. Словно из ниоткуда: глинобитные стены, окна, крыша. Затем, как в замедленной съемке, появляется мебель, сначала как будто из пикселей, потом превращается в предметы, до которых можно дотянуться, потрогать. Дом строит сам себя. Перевернутый диван, разломанный стол. Пол комнаты, где она сидит, усеян осколками стекла.

Слышится чей-то плач.

Она поворачивается на звук и видит, что кто-то клубком свернулся у дальней стены. Она щурится, дыхание перехватывает. Это же она сама. Где она… во сне?

Звуки приходят короткими вспышками. Выстрелы. Отрывистые очереди. Падая в траву за окном, гильзы стучат друг о друга. Это… это ее дом. Откуда ей это известно? Она ничего здесь не узнаёт. Но уверена. Совершенно уверена. Взгляд мечется по разгромленной комнате. Потом снова смотрит на себя. Видение. Эта Айфи намного младше. Она ребенок. Держит что-то на коленях. Собаку. Лохматая, шерсть темная, блестящая.

Раздается крик. Голос странный, но такой знакомый заставляет Айфи подбежать к окну и выглянуть в грязный двор. Кто-то маленький, немногим больше ее ростом, тащит по земле женщину. Женщина кричит, отбивается, пытается поцарапать руку, которая, как понимает Айфи, сделана из металла. Рука, сверкая в лунном свете, крепко держит женщину за косы. По земле за ними стелются облачка голубой пыли.

У Айфи колотится сердце. Стрельба вдали снова становится громче.

Маленький солдат подтаскивает женщину к куче связанных, со скованными руками и ногами, людей, которые сидят на земле спина к спине. Сквозь тряпки, засунутые им в рты вместо кляпов, доносится плач.

Айфи чувствует, как от ужаса сжимается желудок. Сердце колотится еще быстрее. Это лицо. Она видела ее раньше. Девочка, напавшая на них, отходит к остальным. Они солдаты. Только без формы. Мешковатая одежда, маски и винтовки. Девочка-солдат встает над заложниками. Она еще ребенок. Остальные – взрослые. Айфи не может отвести глаза.

Неожиданно какая-то пленница вырывается и бьет одного из солдат в колено. Девочка-солдат делает шаг, поднимает винтовку и стреляет.

– Мама! – слышит Айфи свой голос. Крик вырывается из горла раньше, чем она понимает, что происходит. – Мама, – шепчет она. И тут приходит осознание. Это не сон. Это воспоминание. Она в ловушке воспоминания.

Пленница не двигается. Остальные вопят.

Какой-то человек в черном подносит маленький диктофон к мужчине, стоящему за шеренгой детей – их винтовки нацелены в затылок связанных заложников. Мужчина что-то произносит, но разобрать не получается. Прекращает говорить. Айфи не может больше смотреть. Но не слышать тоже не может. Ночь пронзают залпы. Затем – стук гильз. И тишина.

В окно проникает лунный свет, малышка все еще в комнате. Айфи узнает себя в абсолютной неподвижности этого ребенка, в том, как она прижимает к груди окровавленную собаку. Раздаются чьи-то шаги, девочка-солдат врывается в комнату и водит туда-сюда винтовкой. Увидев маленькую Айфи, опускает оружие. Минуту, которая длится бесконечно, девочка-солдат смотрит на нее не отрываясь, затем снимает маску, чтобы показать лицо, – и Айфи, нынешняя Айфи, не верит своим глазам.

Совсем юная. Шрамы свежие. Но лицо – то самое.

Онайи.

Спустя целую вечность Онайи подходит к маленькой Айфи и хватает ее за руку. Ребенок не подчиняется, но Онайи намного сильнее. Она расцепляет ее руки и поднимает собаку. Одежда маленькой Айфи вся в крови. Секунду Онайи смотрит на мертвую собаку, потом выходит из комнаты в поле. Сегодняшняя Айфи отвлекается от себя маленькой и следует за Онайи, но останавливается и просто смотрит, как та несет собаку к неглубокой могиле, выкопанной на краю леса. Она не бросает туда ее, а опускается на колени и бережно кладет животное поверх уже лежащих тел. Подходит крадучись кто-то из солдат, но Онайи даже не поворачивает голову. Она уставилась в могилу.

– Там есть кто-нибудь еще? – спрашивает солдат на игбо. Маска приглушает его голос.

– Нет, – отвечает Онайи.

Солдат сдавленно усмехается и направляется к дому, где осталась девочка. Онайи резким движением перехватывает его запястье.

– Эй! Что тебе? Эй! Да что такое? Отпусти! Больно же! Черт! – Он падает на колени, а Онайи заламывает ему руку за спину. – Да что ты творишь?

– Я проверила. – Ее голос лишен эмоций. – В том доме никого не осталось.

Онайи ослабляет хватку и подходит к остальным солдатам. Ей, кажется, все равно, поверил он или нет. Она знает, что он тащится за ней, придерживая сломанное запястье.

Айфи снова смотрит на себя в детстве и видит ребенка, который стоит неподвижно, с опущенными руками.

Но Айфи знает, что будет дальше. Онайи вернется за ней одна и найдет на том же месте. Онайи понесет ее на руках, так же, как несла собаку, заберет в лагерь, будет растить. Скажет, что она биафрийка, что ее захватили враги, а сейчас ее спасли. И теперь она наконец дома.

Когда Дэрен наконец отключается от ее Акцента и Айфи снова оказывается в камере, она не может пошевелиться. Слезы градом катятся по щекам.

– Это ложь, – говорит она. Голос становится жестче. – Ложь! – Ее переполняет гнев. – Ложь! Все было не так! Ты имплантировал это воспоминание!

Дэрен отводит руку и медленно натягивает перчатку.

– Даже если бы мы умели фабриковать воспоминания, я бы с тобой так не поступил. Я могу только извлечь уже существующие данные.

– Но каким образом? Если это была моя память, то почему я могла наблюдать за собой? Так не бывает! – Она цепляется за эту прореху в его объяснении и продолжает: – Я не могла помнить это.